Незнакомцы в поезде

Оуэн качал головой, словно действительно обдумывал точку зрения Гая. Ресницы у него были полуопущены. Он наклонился и что-то достал из кармана. Коробка с табаком. Потом он достал пачку курительной бумаги из нагрудного кармана рубашки.

Гай наблюдал за всей этой операцией, которая, казалось, продлится годы.

— Пожалуйста, — сказал Гай, протягивая свои сигареты.

Оуэн посмотрел на них с сомнением.

— Что это за сигареты?

— Канадские. Довольно хорошие. Попробуйте.

— Спасибо, я, — он закрыл коробку зубами, — предпочитаю свой сорт. И еще минуты три делал самокрутку.

— Это было так, словно я достал пистолет, пальнул в кого-то в общественном парке и убил его, — продолжал Гай, решив идти дальше, хотя всё обстояло так, будто он говорил с неодушевленным предметом вроде лежащего в кресле диктофона — с той разницей, что в этот предмет его слова совсем не проникали. До Оуэна не доходило, что ли, что Гай может достать пистолет прямо в номере и наставить на него? — Меня заставили сделать это. Вот что я расскажу полиции, но это не будет иметь значения. Какая разница? Ведь я это сделал? Я. Знаете, я должен рассказать вам идею Бруно. — Оуэн сейчас по крайней мере смотрел на него. Нельзя сказать, чтобы он был поглощен повествованием, но на его лице было написано пьяное внимание, смешанное с удовольствием и деликатностью. Но Гая это не остановило, он не давал себе остановиться. — Идея Бруно состояла в том, что мы должны убить друг для друга. Он должен убить Мириам, а я — его отца. Затем он поехал в Техас и убил Мириам, за моей спиной, без моего согласия и ведома, понимаете? Выбор слов Гай ограничивал, но так, по крайней мере, Оуэн слушал его и слова лились. — Я об этом не знал и даже не подозревал, это так. Узнал через несколько месяцев. И тогда он начал преследовать меня. Он начал говорить мне, что повесит смерть Мириам на меня, если я не доведу до конца его проклятый план. Вы понимаете? А это значило — убить его отца. Вся идея была основана на том, что для убийств нет причин. Никаких личных мотивов. И таким образом нас невозможно было бы выследить — поодиночке. Учитывая, что мы не виделись друг с другом. Но это уже другое дело. В общем, я убил его. Я был раздавлен. Бруно сломал меня письмами, шантажом и бессонницей. Он и меня сделал ненормальным. И я думаю, любого человека можно сломать. Я мог бы сломать вас. При подобных обстоятельствах я мог бы сломать вас и заставить вас убить кого-то. Я мог бы пользоваться не теми методами, который Бруно применял против меня, но они сработали бы. А благодаря чему еще функционируют тоталитарные государства? Вы когда-нибудь думали о таких вещах, Оуэн? Ну вот, это я и расскажу в полиции, но это не сыграет роли, потому что они скажут, что не надо было поддаваться. — Гай набрал воздуха. — Это не сыграет роли, потому что они скажут, что я проявил слабость. Но теперь вне всё равно, понимаете? Я никого не боюсь, понимаете? — Он пригнулся и заглянул Оуэну в лицо, но Оуэн вряд ли видел Гая. Его голова, поддерживаемая руками, пошатывалась из стороны в сторону. Гай встал и выпрямился. Он не мог сделать так, чтобы Оуэн смотрел на него, он чувствовал, что Оуэн не понимает главного смысла сказанного им, но ничто из этого уже не имело значения. — Я приму всё, что мне определят. То же самое я скажу завтра полиции.

— А вы сможете доказать это? — спросил Оуэн.

— Что доказать? А что там доказывать, если я убил человека?

Бутылка выскользнула из руки Оуэна и упала на пол, но в ней оставалось так мало, что практически ничто не пролилось.

— Вы архитектор, да? — спросил Оуэн. — Я помню.

Он поднял бутылку и поставил ее, но на пол.

— А какое это имеет значение?

— Интересно.

— Что интересно? — нетерпеливо спросил Гай.

— Потому что вы говорите, как немного тронутый — если вас интересует мое искреннее мнение. Я не говорю, что вы действительно не того.

Оуэн насторожился, опасаясь, как бы Гай в ответ на его замечание не бросился на него. Когда же он увидел, что Гай не шелохнулся, то еще глубже погрузился в кресло.

Гай уцепился за конкретную мысль, не желая, чтобы его аудитория, безразличная к его словам, растворилась.

— Послушайте, что вы чувствуете в присутствии знакомого вам человека, который совершил убийство? Как вы относитесь к нему? Как вы действуете в отношении него? Вы проводите время с таким человеком, как с любым другим?

Под испытующим взглядом Гая Оуэн как будто попытался поразмыслить. В итоге он сказал с улыбкой, с облегчением заморгав глазами:

— А мне-то какое дело? — твердо сказал он.

— Как какое дело? Ведь вы… вы же часть общества!

— Ну, тогда это дело общества, — ответил Оуэн, лениво махнув рукой, посмотрев при этом на бутылку, в которой оставалось на полпальца виски.

"Какое дело? — думал Гай. — Это его истинное отношение или он просто пьян?" Потом он вспомнил, что таким же было его собственное отношение, когда он стал подозревать Бруно — еще до того, как он начал преследовать его. И так думает большинство людей? А если так, то кто же это — общество?