Незримая жизнь Адди Ларю

Повсюду легкий смех, фоновый шум толпы, наслаждающейся собой, и это намного приятнее душной тишины пустого ресторана, молчания в замкнутом пространстве машины. Над головой – открытое небо, вид на прекрасный город, к тому же они больше не наедине.

Рене приносит бутылку шампанского с легким налетом пыли на стекле.

– «Дом Периньон, 1959», – провозглашает она, предъявляя бутылку для осмотра. – Из ваших личных запасов, мистер Грин.

Повинуясь взмаху его руки, Рене откупоривает шампанское и наливает в бокалы. Пузырьки такие крошечные, что кажутся бриллиантовыми вкраплениями в стекле.

Адди пробует напиток и наслаждается искорками, покалывающими язык. Она разглядывает гостей: лица из тех, что кажутся узнаваемыми, хотя сложно сказать, где вы их видели. Люк показывает ей сенаторов, актеров, авторов книг и критиков, и она думает – продал ли кто-то из них сегодня свою душу? Или только собирается?

Адди смотрит в свой бокал – пузырьки все еще плавно поднимаются на поверхность. Наконец она начинает говорить, не повышая голоса, почти шепотом, который тонет в гуле толпы, но Адди знает: Люк слушает и слышит.

– Отпусти его, Люк.

Тот поджимает губы.

– Аделин, – предупреждающе произносит он.

– Ты обещал выслушать.

– Прекрасно. – Он опирается спиной на ограждение и простирает руки. – Расскажи мне все. Объясни, что ты нашла в нем – своем последнем человеческом любовнике.

«Генри Штраус внимательный и добрый, – хочет сказать Адди. – Умный и живой, ласковый и нежный».

В нем есть все, чего нет в тебе.

Но Адди знает, что действовать нужно осторожно.

– Что я в нем нашла? – переспрашивает она. – Себя. Не ту, какой стала, но, возможно, какой была в ночь, когда ты пришел меня спасти.

– Генри Штраус хотел умереть, – хмурится Люк. – Ты хотела жить. Вы совершенно не похожи.

– Все не так просто.

– Неужели?

Адди качает головой.

– Ты видишь одни изъяны и промахи, слабости, которые можно использовать. Но люди сложнее, Люк, и это изумительно. Они живут, любят, совершают ошибки и столько всего чувствуют. И возможно – возможно, – я больше не одна из них, – вырывается у нее, потому что Адди знает – это правда. К добру или к худу. – Но я помню, – продолжает она, – помню, каково это, и Генри…

– С Генри все кончено.

– Он ищет себя, – возражает Адди. – И найдет, если ты ему позволишь.

– Позволь я ему, он спрыгнул бы с крыши.

– Ты не можешь знать и не узнаешь, потому что вмешался.

– Я торгую душами, Аделин, а не даю второй шанс.

– А я умоляю тебя отпустить его. Меня ты не отпустишь, так отдай взамен Генри.

Люк раздраженно фыркает и обводит крышу рукой.

– Выбирай, – приказывает он.

– Что?

– Выбери душу, которая займет его место. Любого незнакомца. Отдай проклятье Генри кому-то из них. – Его голос звучит приглушенно, спокойно и уверенно: – Всему есть цена. Она должна быть уплачена. Генри Штраус обменял свою душу. Ты отдашь чужую, чтобы вернуть ее?

Адди таращится на толпу, что беззаботно прогуливается по крыше, на узнаваемые и совершенно незнакомые лица. Юные и старые, в парах и одинокие.

Есть ли среди них невинные?

Есть ли жестокие?

Адди не знает, способна ли сделать это, но вот ее рука сама по себе поднимается и указывает на мужчину в толпе. Сердце глухо стучит в груди; она ждет, что Люк сейчас отпустит ее, выйдет вперед и потребует свое.

Но он не двигается с места. Лишь смеется.

– Ах, Аделин, – говорит он, целуя ее в макушку, – моя Аделин, ты даже не представляешь, насколько изменилась.

Адди поворачивается к нему, чувствуя, как до тошноты кружится голова.

– Больше никаких игр, – требует она.

– Хорошо, – соглашается Люк и утаскивает ее во тьму.

Крыша уходит из-под ног, вокруг простирается пустота, поглотившая все, кроме беззвездного неба, бесконечная, яростная ночь. А когда мгновение спустя та исчезает, мир погружается в тишину, город пропал из виду, и Адди снова остается одна в чаще леса.

XIV

1 мая 1984

Новый Орлеан, Луизиана

А вот как все заканчивается.

На подоконнике мерцают свечи, отбрасывая длинные колеблющиеся тени на кровать. За распахнутым окном простирается самая черная ночь, в воздухе веет первыми проблесками лета. Адди нежится в объятиях Люка, а тот, как простыня, окутывает ее.

«Вот что такое дом», – думает Адди.

Возможно, это и правда любовь.

И это самое ужасное. Она наконец кое-что забыла. Что совершенно неправильно, ведь только это и стоило помнить. Мужчина в ее постели – не человек. Их жизнь – не жизнь вовсе. Это игры, сражения в конце концов своего рода война.

Что-то прикасается к ее подбородку, и Адди чудится – зубы.

Люк шепчет, уткнувшись ей в затылок:

– Моя Аделин…

– Я не твоя, – говорит она, но Люк лишь улыбается, Адди чувствует его улыбку.

– И все же мы вместе. Мы принадлежим друг другу.

Ты принадлежишь мне.

– Ты меня любишь? – спрашивает она.

Он рассеянно поглаживает ее по ноге.

– Ты же знаешь, что да.

– Тогда отпусти меня.

– Я не держу тебя здесь.

– Я не то имела в виду, – говорит Адди, приподнимаясь на локте. – Дай мне свободу.

Люк немного отодвигается, чтобы заглянуть ей в глаза.