Незримая жизнь Адди Ларю

И все же что-то изменилось. В его глазах нет победного блеска. Они почти утратили цвет, посветлели настолько, что кажутся серыми. Адди никогда не видела у Люка подобного оттенка глаз, и все же она догадывается, что это печаль.

– Я дам тебе, что ни пожелаешь, если ты кое-что сделаешь.

– Что? – спрашивает Адди.

Люк протягивает руку:

– Потанцуй со мной.

Его голос пронизан тоской, осознанием потери, и Адди думает, что, возможно, это конец всего. Их конец. Игра все же закончилось. В войне нет победителей.

И она соглашается на танец.

Музыки нет, но это неважно.

Когда Адди берет его за руку, в голове у нее начинает звучать мелодия, нежная и успокаивающая. Не песня, но звуки летнего леса, шепот ветра в полях. Люк прижимает ее ближе, и она слышит, как печально и негромко плачет над Сеной скрипка. Рука Люка скользит по ее руке, и Адди чудится шорох прилива, симфония, что парит над Мюнхеном. Адди опускает голову ему на плечо, и ей мерещится дождь в Вийоне, оркестр в Лос-Анджелесе, пассажи саксофона, вплывающие в открытые окна особняка на Бурбон-стрит.

Танец прекращается.

Музыка затихает.

По щеке Адди струится слеза.

– Тебе нужно было всего лишь освободить меня…

– Я не мог.

– Из-за сделки.

– Из-за того, что ты моя.

Адди вырывается из его рук и отворачивается.

– Я никогда не была твоей, Люк, даже в чаще той ночью. Даже когда ты уложил меня в постель. Именно ты сказал, что это просто игра.

– Я солгал. – Слова вонзаются как нож. – Ты любила меня, а я любил тебя.

– И все же ты не искал меня, пока я не нашла другого.

Она поворачивается к нему, думая, что его глаза налились желтым от ревности, но те приняли тускло-зеленый оттенок самодовольства, что отражается и в выражении лица Люка, слабом изгибе брови, приподнятых уголках рта.

– О, Аделин, неужели ты думаешь, вы нашли друг друга? – Подножка, внезапное падение… – Ты и правда решила, что я позволю такому случиться?

У Адди земля уходит из-под ног.

– Думаешь, подобное могло ускользнуть от моего внимания?

Крепко зажмурясь и взявшись за руки, Адди и Генри лежат на траве в парке. Она смотрит в ночное небо и смеется, радуясь, что Люк наконец совершил ошибку.

– Наверное, ты считала себя такой умной, – замечает он, возвращая ее в настоящее. – Возлюбленные, которых случайно соединили звезды. Каковы были шансы, что вы встретитесь – люди, продавшие душу, притом оба связанные со мной, чьи проклятья взаимоуничтожаемы? Ведь правда очевидна как никогда – это я подтолкнул к тебе Генри. Вручил, завернув и перевязав ленточкой, как подарок.

– Но зачем? – спрашивает Адди, с трудом выдавливая слова. – Зачем тебе это?

– Потому что этого ты и хотела. Так хотела удовлетворить свою потребность в любви, что ничего кроме нее не замечала. И я дал тебе это – подарил Генри. Надеюсь, теперь до тебя дошло, что любовь не стоит даже крошечного уголка в твоей душе, который ты для нее отвела. Уголка, куда ты меня не пускала.

– Еще как стоит.

Он ласково касается ее щеки.

– Все кончится, когда он уйдет.

Адди отшатывается от него. От слов Люка, от его руки.

– Это жестоко, Люк, даже для тебя.

– Нет, – огрызается он, – жестоко было бы дать ему десяток лет вместо одного года. Жестоко было бы позволить тебе прожить рядом с ним всю жизнь и наблюдать, как ты оплакиваешь потерю.

– Я бы все равно выбрала его! Ты ведь не собирался возвращать ему жизнь, правда?

Люк склоняет голову.

– Уговор есть уговор, Аделин. Он обязателен к выполнению.

– Значит, ты затеял все это, чтобы помучить меня…

– Нет! – рявкает Люк. – Я просто хотел показать тебе, заставить тебя понять. Ты возвела любовь на пьедестал, но людская жизнь коротка, люди слабы, и любовь у них такая же. Неглубокая, недолговечная. Ты жаждешь человеческой любви, но ты не человек, Аделин. Ты перестала им быть сотни лет назад. Тебе нет места среди них, ты должна быть со мной.

Адди отступает, жаркий гнев, что полыхал внутри, превращается в лед.

– Наверное, для тебя это был суровый урок, – отвечает она. – Нельзя получить все, что хочешь!

– Что? – ухмыляется Люк. – Хотят малые дети. Будь это обычное желание, я бы давно избавился от тебя, – с горечью выплевывает он. – Это необходимость. Она болезненна, но терпения мне не занимать. Слышишь, Аделин? Я нуждаюсь в тебе. Как и ты нуждаешься во мне. Я люблю тебя так же, как ты меня любишь.

Его голос полон боли.

Возможно, именно из-за этого Адди хочется заставить его страдать еще сильнее.

Он хорошо обучил ее находить бреши в доспехах.

– В том-то и дело, Люк. Я тебя совсем не люблю.

Слова звучат мягко, спокойно, и все же в темноте они отдаются грохотом.

Шумят деревья, сгущаются тени, а глаза Люка горят таким цветом, какого Адди никогда раньше не видела. Ядовитым. И впервые за долгие столетия она боится.