– Я не могу разорвать сделку. – Он склоняет голову, задевая черными прядями ее щеку, и шепчет: – Но, возможно, получится ее обновить.
Сердце Адди тяжело колотится в груди.
– Может быть, я смогу изменить условия.
Она замирает, едва дыша. Слова Люка отдаются на коже.
– Улучшить их, – бормочет он. – Тебе нужно лишь сдаться.
Ее словно обдает холодом.
Спектакль окончен. На сцену опускается занавес: прекрасные декорации, постановка, актеры – все скрывает темный полог.
Приказ, сказанный шепотом в ночи.
Предупреждение сломленному.
Вопрос, который Люк задавал снова, снова и снова – годами, – пока не перестал. Давно ли он прекратил спрашивать? Но, конечно же, Адди знает: это случилось тогда, когда изменились его методы, когда он смягчился.
Она круглая дура. Дура, потому что решила, что все это означает мир, а не войну.
– Что? – удивляется Люк, изображая непонимание, но Адди бросает ему в лицо его же слово.
– Сдаться?
– Это просто фигура речи, – отмахивается Люк, однако он сам и научил ее, что слова обладают властью.
Слово это все, слово Люка – змея, уловка, проклятие.
– Такова природа вещей, – объясняет дьявол и продолжает уверять: – Просто чтобы изменить сделку.
Но Адди отшатывается от него, высвобождаясь из объятий.
– Хочешь, чтобы я тебе доверилась? Сдалась и ждала, что ты меня вернешь?
За столько лет он множество раз менял формулировки.
– Считаешь меня идиоткой, Люк? – Лицо Адди горит от гнева. – Поразительно, и как это у тебя хватило терпения? Но ты всегда наслаждался охотой.
– Аделин… – Зеленые глаза прищуриваются во тьме.
– Не смей произносить мое имя! – звенящим от ярости голосом восклицает Адди, вскакивая на ноги. – Я ведь знала, что ты монстр, Люк, я столько раз это видела. И все же решила – не представляю, почему, – что после стольких лет… Но, конечно, это была не любовь, даже не милосердие. Просто очередная игра.
На мгновение ей кажется, что она ошиблась, – настолько обиженным и сбитым с толку выглядит Люк. Она спрашивает себя – а действительно ли он хотел сказать это, если, если…
Но все кончено.
Боль стекает с его лица и плавно, словно облако, затенившее солнце, растворяется. На губах Люка играет мрачная улыбка.
– Слишком утомительной оказалась эта игра.
Она знает, что вывела его на чистую воду, но правда ранит. Если раньше Адди была сломлена, теперь он ее сокрушил.
– Так что не вини меня, если я испробовал другой прием.
– Я виню тебя за все.
Люк встает, и мрак, будто шелк, клубится вокруг него.
– Я дал тебе все.
– И все это было ненастоящим.
Она не заплачет!
Не даст ему насладиться ее страданиями.
Она вообще больше ничего ему не даст.
Так начинается бой. Вернее, так он заканчивается.
Все же большинство сражений – не минутное дело. Они занимают дни, недели, стороны собирают снаряды, готовятся к битве.
Но их война закалялась веками.
Противостояние девушки и тьмы такое же древнее и неизбежное, как круговорот вещей в природе, как смена эпох.
Адди стоило знать, что это произойдет. Возможно, она знала.
Но и по сей день не представляет, с чего начался пожар. Возможно, причиной стали свечи, которые она сбросила на пол, или светильник, сорванный ею со стены, может, огонь запалил Люк, решив досадить ей в последний раз…
Она знает, что в одиночку ей не хватило бы сил все разрушить, однако у нее получилось. У них получилось. Возможно, Люк позволил ей зажечь пламя. Или просто дал ему разгореться.
В конце концов, какая разница…
Адди стоит на Бурбон-стрит и смотрит, как пламя пожирает особняк. Когда приезжают пожарные, тушить уже нечего. Остался только пепел.
Еще одна жизнь растаяла с дымом.
У нее нет ничего, даже ключа в кармане. Раньше он лежал там, но когда Адди начинает его искать – ключ исчезает. Рука сама тянется к шее за деревянным кольцом.
Она срывает его, швыряет в дымящиеся развалины своего дома и уходит прочь.
XV
30 июля 2014
Нью-Йорк
Повсюду деревья.
В чаще пахнет летом и мхом. Адди окутывает страх: что, если Люк нарушил оба правила вместо одного, утащил ее во мрак, унес из Нью-Йорка и бросил очень далеко от дома.
Но когда глаза привыкают к темноте, Адди замечает линию горизонта над деревьями и понимает: наверное, она где-то в Центральном парке.
Ее захлестывает облегчение.
А потом во тьме раздается голос Люка:
– Аделин, Аделин… – зовет он, и неясно, эхо ли это или сам Люк, который не принял форму смертного, избавился от плоти и костей.
– Ты обещал! – напоминает она.
– Неужели?
Из мрака выступает Люк, в точности такой, как в роковую ночь, окутанный дымом и тенью. Буря в оболочке из кожи.
На нем уже нет черного костюма, он одет в точности как в тот раз, когда Адди впервые его призвала. Незнакомец в брюках, светлой сорочке с расстегнутым воротом; у висков вьются темные кудри.
Греза, рожденная много лет назад.