— В тюрьме нас били, мадам. Били и… обходились так, что я даже не могу описать словами! И вот теперь… теперь я снова в тюрьме! Вы понимаете? Вы можете понять, что я не в силах этого выносить?
— Да, я понимаю! Тише, Кэт! Вот… возьмите. — Она протягивает Кэт отмычку, и та смотрит с недоверием. — Возьмите этот ключ. Вы сможете отпирать дверь, когда миссис Белл запрет вас и уйдет. Она вынимает ключ из замка, я проверяла.
Кэт хватает ключ, крепко сжимает его в кулаке, как будто Эстер может его отнять. Холодная, железная рука помощи, талисман более могущественный, чем ее медаль за Холлоуэй.
— Но вы должны поклясться, Кэт, вы должны обещать мне, что не будете уходить из комнаты по ночам. Прошу вас, обещайте! Потому что если вы убежите, если Альберт узнает, что я дала вам ключ… Пожалуйста, поклянитесь! — умоляет Эстер, опустившись на корточки перед Кэт и вынуждая ее глядеть ей в глаза.
— Клянусь. — Слово само сходит с языка Кэт, хотя и с большой неохотой. — Но я должна сообщить… Джорджу. Моему другу. Мы с ним повздорили. Он может подумать, что я не прихожу из-за этого, что я больше не хочу его видеть.
К недоумению Кэт, глаза Эстер наливаются слезами, губы слегка дрожат, и она крепко сжимает их.
— Вы любите его? — спрашивает Эстер.
Для Кэт так странно разговаривать о таких вещах с женой викария. Но ночь темна, комната превратилась в тюремную камеру, а Эстер Кэннинг принесла ей утешение.
— Всем телом и душой, мадам, — отвечает она.
Эстер опускает голову, и слезы капают ей на стиснутые руки. Эстер долго сидит тихо, неглубоко дыша, кажется пытаясь успокоиться. Потом она снова поднимает голову.
— Я завтра днем отошлю вас с каким-нибудь поручением. В Тэтчем. Вы сможете разыскать его. Но обещайте мне — по ночам никуда. Чтобы никто не знал, что вы свободны.
— Обещаю, — произносит Кэт и, к собственному удивлению, понимает, что намерена сдержать слово.
— Что ж, хорошо. Прячьте ключ, берегите его! Утром, перед тем как миссис Белл придет, чтобы выпустить вас, снова заприте дверь. Это неправильно держать вас под замком, Кэт. Я никогда не считала, что так нужно. Но в последнее время я, кажется, уже не хозяйка в собственном доме. Зато в нем два хозяина, — безнадежно произносит Эстер, поднимаясь и снова беря свою лампу. В ее теплом свечении, с распущенными по плечам волосами, с широко раскрытыми блестящими глазами, жена викария выглядит очень миловидной.
— На самом деле только один хозяин, — мрачно произносит Кэт. — Неужели вы не можете избавиться от него? — Раз уж у них разговор по душам, настала очередь Кэт высказаться.
Эстер моргает, встревоженная:
— Я пыталась намекнуть, что ему пора возвращаться домой…
— Насколько я понимаю — и сплетни, добытые миссис Белл, подтверждают это, — у него нет дома. И денег у него тоже нет. Отец держит его на весьма скудном пайке. От него ожидают, что он сам заработает себе состояние, — говорит Кэт, осторожно подбирая слова. Она наблюдает за Эстер Кэннинг, видит, что та осмысливает неприятные новости.
— Нет дома? Он даже комнат нигде не снимает?
— Нет, мадам. Мне кажется, избавиться от него будет непросто, пока викарий так ему благоволит.
Эстер безропотно кивает:
— Вы многое знаете, Кэт Морли.
— Никто не знает дом и его обитателей лучше прислуги, мадам. Это всегда так.
— Что еще вам известно о Робине Дюрране?
— Только это: ему нельзя доверять. Он лжец. Если вы найдете способ изгнать его, то немедленно воспользуйтесь, — серьезно говорит Кэт.
Эстер внимательно смотрит на нее, встревоженная, затем кивает и разворачивается, чтобы уйти.
— Утром, — говорит она, задержавшись у порога, — все должно быть так, будто между нами не было этого разговора. — На ее лице отражается беспокойство.
— Разумеется, — говорит Кэт невозмутимо.
Когда Эстер уходит, оставив дверь незапертой, Кэт ложится в постель и засыпает в первый раз с тех пор, как ее посадили под замок.
На следующий день стоит невыносимая жара. Кэт и миссис Белл варят в кухне варенье, высыпая малину и ежевику из корзинок, которые садовник Блай приносит в кухню. Толстая экономка весь день проводит у плиты, помешивая варенье, чтобы сахар в широком медном тазу растворился. Кэт обдает кипятком стеклянные банки, грея чайник за чайником, чтобы простерилизовать их, прежде чем наполнять. От этой работы пот катится у них по лицу и по спине, стекает в ложбинку между грудями, в складки одежды. Щеки у них красные, как и пузырящаяся ягодная масса в тазу, глаза полны сдержанного, невнятного гнева, обращенного то ли на дневную жару, то ли на ни в чем не повинную малину. В кухне витает головокружительный сладкий запах. Он впитывается в волосы, в кожу. Кэт в третий раз обжигается, шипит от боли, опуская руку в ведро с холодной водой, где стоит кувшин с молоком. У миссис Белл не осталось сил, чтобы упрекнуть ее или посоветовать быть осторожнее.