Незримое, или Война в иномирье

Что касается Черного излучения, то новоявленный остров возле Того-Паго мог иметь ауру любого цвета – но тогда противоположная сторона Прапространства была бы для Анатолия окрашена в контрастно противоположный оттенок.

Поэтому его органы зрения восприняли, если переводить на привычные категории, центр этой части Прапространства, как черный.

Анатолий вернулся в обычный мир. Сейчас ему нужно было решать несколько иные задачи.

Итак, где-то здесь, в Джакарте, находилась Мио Неру, судьба которой интересовала его в данный момент больше всего. В отличие от японского посланца Сото, который искал живую Мио Неру, Монасюк был убежден, что Мио мертва. Именно ее смерть, скорее всего, вызвала к жизни вендетту, которая уже стоила жизни десяткам людей.

Он достал из кейса ноутбук, подключился и принялся искать файлы с информацией об обитателях местных кладбищ. Ему повезло – информация такая была, и была продублирована на интернациональном английском языке.

Включив систему поиска, Анатолий Васильевич быстро нашел то, что искал.

К сожалению, он не ошибся – Мио Неру покоилась вот уже два с половиной года на центральном мемориальном кладбище Джакарты. Номер участка и могилы был указан.

Анатолий Васильевич Монасюк стоял перед могильным камнем, который прикрывал место упокоения Мио Неру.

С окаменевшим лицом Анатолий смотрел на камень. С таким он не встречался еще не разу.

Сначала он решил, что Мио покоится вместе с матерью, но потом, когда он попросил проходящих мимо перевести на английский надписи на памятнике, сделанные на местном языке, до него «дошло», и…

У него буквально волосы встали дыбом.

Для отца, который заказывал оформления памятника, его дочь умерла дважды, и фотографий с надписями было две.

Первым было изображение красивой, похожей на подростка девушки. Она улыбалась, и чувствовалось, что при жизни она была очень милой и веселой.

С этого фото она теперь вечно будет радоваться жизни…

Надпись под этим изображением была следующей:

Здесь покоятся

М И О Н Е Р У

ЛЮБИМАЯ ДОЧЬ И УСЛАДА МОЕГО СЕРДЦА

15 мая 1940 г. – 3 августа 1957 г.

Ниже было второе изображение – тот же мастер сделал фото старой больной женщины. То, что она больна – фотограф сумел передать в своей работе. Под этим изображением было выбито:

М И О Н Е Р У

ЛЮБИМАЯ ДОЧЬ И СМЕРТЬ МОЕЙ ДУШИ

3 августа 1957 г. – 19 апреля 2005 г.

Монасюк мотнул головой, стряхивая набежавшую на глаза влагу – теперь он понял все. И ему не было стыдно за слезы.

Он вышел из ворот кладбища – как и в любой стране, здесь стоял ряд женщин, торгующих венками и просто цветами. Подойдя к ним, он спросил:

– Кто-нибудь знает английский язык?

Такие нашлись, и Монасюк спросил:

– Скажите, если умирает невинная девушка, есть какой-то особый знак, букет цветов, венок, который кладут именно ей на могилу?

– Ты имеешь ввиду девственницу?

– Да.

– Это – венок чистоты и невинности. Но это очень дорогой венок. Его плетут из свежесорванных лотосов – белых водяных лилий, и белых роз с особым ароматом.

Лотосы гибнут сразу – это знак смерти невинного существа. А запах роз привлекает внимание и призывает помнить о невинной душе, умершей в юности и так и не познавшей сладости жизни.

Господин будет заказывать такой венок?

– Да. Пусть его принесут на могилу участка 1357 на аллее Туй.

Монасюк зашел в продуктовую лавку, расположенную неподалеку – здесь нашлись и русская водка, и хлеб. А вот стеклянных стаканов – не было, и ему пришлось купить два пластмассовых.

Он попросил нарезать хлеб ломтиками – конечно, это была белая булка, а не ржаной черный хлеб, как полагалось по русскому обычаю, но все же…

Когда двое мужчин принесли большой венок, весь в белых цветах, издающих сильный аромат, Анатолий сидел возле могилы Мио Неру, бывшей, если выражаться знакомой каждому россиянину терминологией, комсомолки, студентки и наверняка – хорошей девчонки.

Перед камнем памятника стоял стаканчик водки, накрытый куском хлеба.

Венок уложили так, как принято возлагать ритуальные венки здесь, в этой стране.

Монасюк рассчитался, дал еще несколько купюр со словами: «Помяните девочку», хотя его и вряд ли поняли, да и поминают ли здесь покойных так, как в России?

Ему было все равно. Он наливал водку в свой стаканчик, пил, занюхивал хлебом и, словно бы оправдываясь, бормотал что-то, вроде «Ты прости меня. Они, конечно, подонки, и заслуживают смерти, но я по-другому не могу… Если эти три негодяя умрут – негодяем себя буду чувствовать я, потому что привык держать слово.»

Чуть позднее, уже пьяный (на жаре его моментально развезло), он говорил уже в полный голос: «Да у них судьба будет такой, что…» Что было позднее – он не помнил. Очнулся на своей постели в отеле.

Оказывается, индонезийцы, которые принесли венок, не ушли – присев на корточки поодаль, они наблюдали и ждали. И когда Анатолий уже ничего не соображал, они взяли его под руки, вывели с кладбища, нашли в кармане магнитный ключ от его номера с названием отеля и отправили в отель на такси.