Незримые фурии сердца

Эмили подошла к столешнице, взяла яблоко из миски и привалилась к стене, опершись на нее босой ступней.

– Мы с Игнацем в Дублине. – Она звучно хрумкнула яблоком.

– Каким ветром вас туда занесет? – удивился я.

– Эмили… – тихо буркнул Игнац. По лицу его можно было понять, что разговор затеян не вовремя.

– Что происходит, Игнац? – спросил я.

Он вздохнул и слегка покраснел.

– Ой, прости. – Эмили положила недоеденное яблоко на стол и вновь уселась. – Зря я сказала, да?

– Да нет, может, еще ничего не выйдет.

– Не выйдет – что?

– В Тринити-колледже можно получить степень магистра. По ирландской литературе. – Потупившись, Игнац ковырял пальцем стол. – Может, на будущий год поступлю.

Но окончательно еще не решил. Мне нужна стипендия. Пока только прикидываю.

– Понятно. – Я пытался переварить неожиданное сообщение. – Что ж, это было бы, наверное, интересно. Но вам-то туда зачем, Эмили? Какое отношение имеет Ирландия к русской истории?

– У них же есть исторический факультет. – Эмили вздохнула, словно старалась растолковать теорию относительности дебилу. – Я могла бы там преподавать.

– Я думаю, в Тринити-колледже посмотрят косо на шашни педагога со студентом. Вас уволят за злоупотребление служебным положением. А то и посадят за растление малолетних.

– Меня это не тревожит. Я уж сама о себе позабочусь. И потом, Дублин к России ближе, может, наконец туда съезжу. Вы же сами сказали, мне необходимо там побывать.

Я промолчал. Меня отнюдь не прельщала идея их совместной поездки куда бы то ни было, но сейчас меня больше волновало, что Игнац покинет Нью-Йорк. Однако в этом невесть откуда взявшемся плане была изрядная доля разумного. Мы с Игнацем очень сблизились. Вообще-то сроднилась вся наша троица, ибо семь лет назад именно Бастиан стал инициатором нашей необычной семьи, но Игнац проявлял больше интереса к культурному наследию моей страны, нежели Голландии или даже своей родины. Вкупе со страстью к сочинительству его желание специализироваться по ирландской литературе было вполне объяснимо.

– Ты с Бастианом говорил? – спросил я.

– Вкратце, – кивнул Игнац. – Еще целый год впереди.

Меня задело, что я узнаю об этом последним, даже позже Эмили, которая явно радовалась, что меня обошла.

– Ладно, после обсудим, – сказал я. – Выберем вечерок, когда Бастиан будет дома.

– Всё путем, беспокоиться не о чем, – встряла Эмили. – Я уже справлялась в университете…

Я ожег ее взглядом:

– По-моему, все это касается только Игнаца, Бастиана и меня. Дело семейное.

– Семейное? – вскинула бровь Эмили.

– Именно. Потому что мы – семья.

– Ну да, конечно, – усмехнулась она. – Ведь нынче 1987-й, верно? Никаких осуждений.

Эмили встала и направилась в спальню, по дороге взъерошив волосы Игнацу. Не хватало еще помочиться на него, чтоб пометить свою территорию.

– О господи, – вздохнул я.

– Что? – спросил Игнац.

– Никаких осуждений. Что она хотела этим сказать?

– Ничего.

– Да нет, хотела. Ты просто не желаешь это понять.

– Почему ты ее невзлюбил? – Взгляд его стал несчастным. Безгранично добрый, Игнац страдал от наших с Эмили конфликтов и взаимной неприязни.

– Она тебе в матери годится, вот почему.

– И вовсе не годится.

– Ну в старшие сестры или моложавые тетушки. Не говоря уж о том, что она твой преподаватель.

– Ничего подобного! Она работает на другом факультете.

– Все равно. Это недопустимо.

– С нею я счастлив.

– Она тобой помыкает.

– Как и ты.

– Я имею право. Я тебе вместо родителя.

Игнац улыбнулся и покачал головой:

– Ты не видишь в ней хорошего.

– А что в ней хорошего, если она совращает своих студентов?

– Я не ее студент, сколько раз повторять-то?

Я отмахнулся. Все это пустая трата слов. Я знал, что хочу сказать, но не умел себя выразить. И еще не хотел, чтобы он рассердился.

– Ты замечал, как она смотрит на нас с Бастианом? – спросил я. – Как говорит с нами?

– Да нет вроде. А что она сказала?

– Нет, ничего такого… – начал я.

– Если она ничего не сказала, ты, значит, просто выдумываешь?

– Она не уважает нас. Нашу жизнь втроем.

– Неправда! Она знает, как много вы для меня сделали. И ценит это.

– Она считает предосудительным, что мы тебя приютили.

– Вовсе нет.

– Да она чуть ли не впрямую мне об этом сказала! Что она о тебе знает? В смысле, о твоем прошлом.

Игнац пожал плечами:

– Все.

– Все абсолютно? – Я подался вперед, сердце мое пропустило такт.

– Нет, конечно. Про то… нет…

Мы никогда не говорили о том, что произошло перед нашим отъездом из Амстердама. Наверное, каждый из нас вспоминал те давние события, но только про себя.

– Обо мне она знает все, – сказал Игнац. – Кем я был, чем занимался. Я этого не стыжусь.

– И правильно делаешь. Только выбирай, кому рассказывать о том времени. Если о тебе известно слишком много, ты даешь оружие против себя.

– Я не люблю секреты.

– Дело не в секретах, а в осмотрительности. Кое-что держи при себе.

– Зачем? Если я с кем-то сближаюсь, меня можно расспрашивать обо всем, а мое прошлое – часть моей жизни. Если кому-то оно не нравится, бог с ним, мне все равно. Но я не буду лгать о себе и своих поступках.