Незримый фронт Отечества. 1917–2017. Книга 1

Но день ото дня после праздника обстановка становилась все сложней. Танковой поддержки не было. Единицы переправленных танков снова сгорели в одночасье. Ни к Арбузово, ни к ГЭС, ни к Шестому рабочему поселку, являвшимся ориентирами наступления, пробиться никак не удавалось. Не улучшила положение и 168-я прославленная дивизия генерала Бондарева, немало испытавшая до Дубровки, и прибывшая сюда перед праздником, хотя слова «пришли бондаревцы», активно распространяемые политработниками в частях, воскрешали, в который раз, надежду на успех. Бондаревцы также были перемолоты за недели.

На очередной запрос начальства Кириллов доложил, что в полку осталось восемьдесят семь штыков. В ответ получил лаконичное: «В двенадцать ноль- ноль атаковать противника. Закрепиться на северо-восточной окраине Арбузово. Атаку возглавить командиру и комиссару полка!» Сунув трубку телефонисту, майор буркнул: «Приехали». Приказал снять знамя с древка, выделить одного командира и бойцов, чтобы при сигнале о его и комиссара гибели переправили любой ценой полотнище на правый берег. Дал команду собрать в кулак свою, по сути, роту, считавшуюся все еще полком, для последнего самоубийственного броска.

Правда, и на этот раз часть бойцов и командиров уцелела. В том числе и сам майор, получивший легкую «царапину в мякоть».

А к ночи в полк поступил еще один батальон, назавтра второй…

После очередной попытки прорыва оставшимися силами шести дивизий, завершившейся столь же «успешно», наши командиры свалились на нары и ушли единственно возможным путем на несколько часов от крика и стонов. Грохот привычной, продолжавшейся всю ночь канонады и разрывов мин над головой никому не мешал.

Разбудил тех, кто выжил, снаряд, прошедший под накаты и разорвавшийся в блиндаже.

Белозеров очнулся от ножевой боли в голове и невыносимого горького удушья. Запах тола не давал дышать.

Кругом — тишина барокамеры и сплошная тьма. Многопудовая тяжесть сковала тело от груди до пяток, и, похоже, что его под нею просто не было. Жили лишь лихорадочные мысли, летящие сквозь страшные боли в черепе… в черепе ли? Рукой потянулся к голове. Ладонь прикоснулась к горячему мозгу, обнаженному, свисающему на правое ухо.

Осторожно сжал его, сдвинул… Ошибки быть не могло: под пальцами четкие извилины.

— Неужто «тот свет» все же существует? Сдвигаю свой мозг… без него в сознании? Что это мистика? Душа живет?

Какой-то зеленый луч в темноте, круги перед глазами желтые, зеленые, черные заметались, сопровождая полет Белозерова куда-то в бездну… «В преисподнюю», — мелькнула мысль. Волна удушья толкнула, накатилась, унесла сознание.

Он не слышал, как стучали лопаты, вскрывавшие могилу мертвых и живых, как подобный ножу хирурга врезался воздух в замурованный блиндаж, а за ним ворвались и сами бойцы-спасатели. Живыми вынесли его, Кириллова, Кузнецова и покойных с разбитыми надвое головами начальника штаба и начальника связи — соседей политрука по нарам.

Когда Белозеров пришел в себя и увидел небо, затем склонившиеся темные, с седыми пучками, волосы медсестры, старающейся остановить ручейки из его уха и кисти руки, он, вспомнив все, здоровой рукой машинально схватился за голову, стал сдирать остатки чужой и уже холодной ткани со своих волос…

Не знал и не ведал политрук тогда, в той окаянной ночи его юности, что впереди через десятки лет придется не раз еще освобождать свою рано поседевшую голову от цепких объятий чужого мозга.

Послесловие автора