Незримый мост

Благодарю тебя! Благодарю,
Как мать благодарят за назиданье.
Исполнится святое ожиданье
Того, кто бескорыстно ждет зарю.

Перед тем как закрыть крышку, троекратно мысленно повторите это стихотворение.

Тщательно закрывайте крышку. Оберегайте от посторонних лиц!»

* * *

Вот оно что! Психологический стимулятор, верный дрессированный пес. Нет, нет, все это надо обдумать. Надо обдумать!

Сенатор закрыл кассету, положил ее в шкафчик и включил управление. Каравелла тронулась и, набирая скорость, заскользила над ослепительно сияющим белым полотном улицы, певучим шепотом приглашающей его посетить музей Стюарта Силверботтома, первопроходца марсианского Большого Сирта, чье детство прошло в Бетлхэм-Стар.

4

Сенатор подошел к окну, откинул штору и, положив ладонь на холодное стекло, поглядел на улицу.

За окном царил мокрый послеполуночный мрак. По подоконнику гулко и неровно стучал неспешный апрельский дождь. Свет ближнего фонаря только сгущал тьму, в которой поблескивали какие-то влажные шевелящиеся переплетения. В их природу и смысл нельзя было проникнуть взглядом. Днем это были обычные оголенные ветви нескольких могучих вязов, но тогда сенатор поглядел на них только мельком. И теперь память его была бессильна помочь зрению, и он тщетно пытался отделить от мглы контуры огромных деревьев. И от этого только углублялось тягостное чувство бессилия и бесконечной усталости, которому он сдался без боя несколько часов тому назад.

Как большинство стареющих деловых людей, он не способен был перестать следовать заранее составленным планам даже тогда, когда они очевидным образом теряли всякий смысл. Он давно уже осознал эту нарастающую окостенелость души, но преодолевать ее каждый раз приходилось с таким трудом. И чаще всего не удавалось. Планы казались такими верными, а препятствия такими случайными, такими преодолимыми.

Вот и теперь.

Подумаешь! Поскучать несколько часов на совещании, напустить на себя заинтересованный вид, слушая о вещах, никак его не занимающих, и в заключение отечески погладить по головке грызущихся специалистов. И вмиг забыть о них, вольно вздохнуть, полететь сюда, на север, за сказкой, за возможностью чего-то неизведанного, таящейся за адресом, целый год, целый год волнующе ждущим в записной книжке.

И вот он добился своего. Он увиделся с Ширли. Но после всего происшедшего его приезд оказался кощунством — столько в нем было инертного механического движения по решению, принятому заранее и в совсем других обстоятельствах. И он был наказан за это немедленно и достаточно жестоко.

Он оставил каравеллу здесь, в незаметном пригородном мотеле, взял напрокат городской электранчик и к вечеру оказался перед домом, где жила Ширли, огромной, тщеславно деформированной пластиной этажей на сорок, воздвигнутой на задах университетского парка.

Дверь ему открыл длинный белобрысый парень. Открыл и заморгал удивленными голубыми глазами.

— Привет, отче! Тебя здесь ждут?

За его спиной на голубенькой стеночке прихожей красовалась картинка в стиле таможенника Руссо: буйная, жирная примитивная зелень. Нечто подобное произрастает только на старых заброшенных помойках — эдакое зашибающее убожество. Этого на должно было быть в доме Ширли.

— Я издалека, — тоскливо ответил сенатор. — Ширли дома?

— Дома, — сказал парень, обернулся и закричал: — И все равно твой Шанфро дурак!

— Откровение для сопляков! — донеслось из комнаты. — Кто там? Это ты, Алиш?

— Нет, это к Ширли, — ответил парень. — Ширли, это к тебе.

На пороге комнаты появилась Ширли. В руках у нее покачивался длинный белый цветок. Она была прекрасна.

— Здравствуйте, — сказала она и удивилась. — Вы?

— Здравствуйте, Ширли, — сказал сенатор и с дрогнувшим сердцем выпалил уже год как приготовленную ложь: — Я здесь проездом. И вот решил зайти. Я помешал?

— Нет, нет. У меня сегодня сборище. Познакомьтесь, это Йонни. Йонни Лундвен. Он сегодня держит стол. Хотите есть?

— Хочу.

— Яичница с ромом, — гостеприимно предложил Йонни. — Королева вечера. Невкусно, но безвредно. И коктейль «Мертвое море».

— Он из Швеции, — сказала Ширли, — Читает курс об Алквисте.

— Алквист ел ржаной хлеб и говядину, — пояснил Йонни. Он сам сделал себе топор и соху. Он знал свой мир и умел делать в нем все, что нужно. А мы не знаем своего мира и умеем делать я одно, ты другое. Одно-два дела. А ты, Джус, слышишь? Ты ничего не умеешь. И поэтому ты не можешь мыслить.

— Твой Алквист складывал книги из камней, — донеслось из комнаты.

— Йонни, берись за яичницу, — сказала Ширли и протянула сенатору руку. — Пойдемте, я вас познакомлю. Дивные ребята!

— Но он умел это делать, — пробурчал Йонни, отворяя дверь на кухню.