(Он по пятницам был глуповат.),
- "В плане силы- то я - негранёный алмаз
В восемьсот полновесных карат.
Мне бы гири тягать на потеху толпе,
Рвать зубами железную цепь,
Но врежу я развратом и пьянством себе
И с тоскою хожу на лице".
"Значит, в жизни твоей смысла нет ни на грош?",
Вновь повёл разговор комиссар.
- "Так иди же за мной - и мечту обретёшь,
И в груди разгорится пожар!".
Он повёл Конневраса в хибару свою,
Что не ведала женской руки,
Где бутылки стояли в солдатском строю
И трудились в углах пауки.
Он вручил Конневрасу метлу и ведро,
Дал совок и хороший совет:
"Ты уборке скорее всю душу открой,
Ведь работы достойнее нет.
Вымой стёкла, сервант, выдрай до блеска пол,
Вытри пыль, что копилась года!
Ты герой, Конневрас - так мети, как не мёл
В этой жизни ещё никогда!
А закончишь - очаг поскорей запали,
И сваргань мне, покуда я сплю,
Полноценный обед из пятнадцати блюд,
Да смотри же, не пересоли!"
Козырнул Конневрас: "Так и быть, я сейчас" -
И айда по избе шуровать:
Всё сломал, всё порвал - занавески, матрас,
И диван, и сундук, и кровать.
Что поделать: с рожденья он был неуклюж,
Неумел, не приучен к труду,
Косоглаз, криворук, косолап он к тому ж
Был себе на беду, на беду.
Подошёл он к столу, на столе был бардак -
Вот объедки, вот всяческий хлам -
А ещё на столе была кипа бумаг,
Не под силу поднять её вам.
Да и я, если честно, не взялся б за то,
Чтоб её хоть на миг приподнять,
Пусть я хлюст, пусть я хлыщ, пусть бахвал я пустой,
Но негоже мне так помирать.
Но не то Конневрас, не боялся как раз
Помереть он, и кипу схватил,
Но сломалась спина, и погиб Конневрас,
Не хватило бедняжечке сил.
Вот и песне конец: ты не вой, не реви,
Пиво пей, пусть течёт по усам,
А мораль такова: вот как хочешь, живи,
Но бумаги свои таскай сам!
- Вот такая песня, - сказал Крымов. - А предел Конневраса - это максимальное количество деловых бумаг, которое может поднять физически сильный конгар. Когда объём дневной переписки преодолевает этот барьер, любая самая продуктивная работа сводится к тому, чтобы к полудню напиться до полного отупения. Так вот, предел Конневраса мы преодолели уже давно.
- И что? - спросил Гиркас.
- А ничего. Дальше работаем.
- Ясно.
- Ты, Гиркас, не подумай, что мы тут бездельничаем, - продолжил Крымов. - Работы хватает - та же отчётность, например. Сколько конгаров погибло, сколько товаров получено. Тяжелее всего, конечно, со смертями. Всего сражается пятьсот двадцать восемь племён, так что каждый день здесь гибнет примерно полторы тысячи человек. Из них двести по мелочи, вроде личных поединков, и примерно пятьдесят по глупости. Вот сам посуди: встречаю я своего знакомого, Конкаса или как там его, и он мне хвастается: смотри, мол, какой я себе талисман откопал, ни стрела не берёт, ни копьё. Я говорю: "Покажи". Он рубаху распахивает, а у него на шее ручная граната болтается, на верёвочке. Старая, ещё из стратегических запасов. Он, конечно, сам дурак, но если бы я узнал, какая сука эту прелесть ему продала, убил бы.
- Ну и одной похоронкой стало бы больше, - сказал Гиркас. - Тебе оно надо?
- Вот то- то и оно, - вздохнул Крымов. - Здесь плюнуть просто так нельзя - непременно угробишь кого- нибудь. По Толстому и Достоевскому тут не проживёшь. Пить будешь?
- А есть что?
- Пошарь в столе. В правом ящике.
Гиркас выдвинул ящик, пошарил внутри рукой и спустя минуту разливал по рюмкам какую- то бурду с резким запахом стеклоочистителя.
- А не траванёмся? - спросил он Крымова.
- Да чёрт его знает... Будем надеяться, что нет.
- Будем, - согласился Гиркас и выпил. Крымов последовал его примеру.
Настойка оказалась такой крепкой, что у Гиркаса запершило в горле. Он сделал вдох и зашёлся сухим кашлем.
- Тяжело пошла, - заметил Крымов. - Ну, ничего, это с непривычки. Я, помню, тоже кашлял. Зато в голову хорошо даёт. Быстро. Ну, как живой?
- Живой, живой, - сказал, прокашлявшись, Гиркас. - Ещё налей, не распробовал.
- Вот ты какой! Ладно, держись, наливаю полную. Только не жаловаться!
- Не буду. Себя не забудь.
- Ты, Гиркас, обо мне не беспокойся! Ну что, поехали?
- С Богом.
Вторая рюмка проскочила куда легче.
- Ну, рассказывай, - сказал Крымов. - Как там Новая Троя?
- Стоит. Куда она денется?
- Это верно, - согласился Крымов. - Деваться ей некуда. Как и мне. Ты ведь Дун Сотелейнен, так?
- Ага, - ответил Гиркас.
- И как оно?
- Да ничего, жить можно. Доставали бы поменьше всякие...
- Ты про эту? - спросил Крымов. - Как её, перфекта, что ли?
- Она самая.
- Красивая, - задумчиво сказал Крымов. - Мне бы такую.
- Хочешь - подкати, - сказал Гиркас.
- А ты пробовал?
- Нет.
- Ну и дурак. Баб разве поймёшь? Иная - красавица, а с таким дерьмом якшается, что диву даёшься.
- Наплюй, а?
- Как хочешь, - пожал плечами Крымов и налил ещё себе и Гиркасу. - Я так, из интересу спрашиваю. Мне- то вообще всё равно.
- Её в чане вырастили, - сказал Гиркас. - Искусственно. У них в Арке чертовщина какая- то. Одни проекты на уме.
- А у нас в Новой Трое, не так?
- И у нас так. Везде так!
- Так что тебя не устраивает? Живи!