Нф-100: Заповедник возможностей

Это был не совсем страх, не то чтобы озноб и уж вряд ли несварение, хотя и мутило. Аркулов затруднялся точно определить свои ощущения и называл их про себя просто "эта хрень". "Хрень" преследовала его с перового дня на Дзетте и была неприятна, поначалу сильно, но теперь уже не слишком - за двадцать дней пребывания на планете он сумел к ней притерпеться, наверное, организм приспособился и уже не так сильно откликался на... на что? Аркулов не знал, но после похода в станционный медотсек, был уверен: "хрень" - реакция на какое-то внешнее воздействие. Причём реакция исключительно его организма, потому что больше никто из исследовательской группы ни на что подобное не жаловался - все чувствовали себя отлично.

Аркулов попытался было объяснить свои ощущения врачу, но тот ничего не понял и просто напустил на пациента кибердиагноста. Кидиа ничего хоть сколько-нибудь тревожного или опасного для организма не выявил, однако порекомендовал успокоительное.

- Возможно, на вас так повлиял гиперпереход, - предположил врач, изучая анамнез пациента.

- Да с чего бы? Я и раньше летал с прыжком, и ничего такого не было. Буферный срок я полностью выдержал: с последнего перехода прошло больше, чем 10 месяцев.

- Ну, ППГ - новая болезнь и ещё плохо изучена... - пожал плечами врач и открыл шкаф, где хранились лекарства.

Он выдал Аркулову коробку ингов и отпустил с миром, пожелав поменьше нервничать. Инги эти от "хрени" не спасали, а только вызывали зевоту, мешая работать. Аркулов забросил их в дальний угол тумбочки и вдыхал только иногда на ночь в качестве снотворного. Медотсек он больше не посещал.

Со временем Аркулов приноровился дистанцироваться от своих не проходящих ни днём ни ночью неприятных ощущений, и тогда заметил, что на станции они не то чтобы спадают, но как-то усредняются, выравниваются наподобие белого шума, от чего их становится проще игнорировать, а вот на природе - "хрень" делается более беспокойной, с сильными флюктуациями и разнообразными проявлениями: то словно холодной волной в лицо ударит, то кожу на затылке сморщит, а то вдруг горло сожмёт так, что трудно вдохнуть... Кто-то менее чуждый мистике мог бы подумать, что это дух самой Дзетты его не любит, всячески пытаясь с планеты выдворить, но Аркулов был учёным, и подобные версии вызывали у него только усмешку. Дзетта, хоть и была климатически буйной, сейсмически активной, и оттого неприятной планетой, но зато фауна здесь оказалась настолько интересной, что никакие "духи" не смогли бы выпроводить отсюда специалиста-ксенобиолога.

Однако понять, в чём причина "хрени", конечно хотелось, и в тот день у Аркулова нежданно-негаданно получилось заняться этим вплотную.

Когда утром он вышел работать "в поле", всё было как обычно: тени, шорохи, дуновения, всё задевало по нервам, накрывало дурнотой, пробегало мурашками и морщило кожу на голове, преследуя повсюду: на равнине, у дальних холмов, в лесу, за пучками тонких, гибких деревьев, которые легко ложились на землю, переживая частые на Дзетте ураганы. Здесь, в овраге возле реки, ему тоже приходилось несладко, но, привычно стараясь отстраниться от "хрени", Аркулов продолжал наблюдения, делал снимки и записи, пока вдруг, буквально за секунды, не собрался мощный ливень. Вода хлынула с неба стеной, заставив всех, кто был вне станции, бежать в укрытие. Те, кто работал в одном с Аркуловым квадрате, бросились к доставившему их "в поле" вездеходу. Активировав максимальную защиту костюма, Константин последовал было за ними, но внезапно сильнейшая флюктуация "хрени" заставила его остановиться. В затылок словно горсть ледяной крупы бросили, а глаза, наоборот, распёрло горячим давлением. Преодолевая внезапно навалившийся страх и яростно моргая, чтобы глаза "встали на место", Аркулов медленно повернулся.