Ни-чё себе!

— Дядя, это ваше. Вы обронили, — Ярошка сделал шаг вперед и указал на монету.

Человек испуганно дернул густо заросшей щетиной щекой, втянул голову и быстрее задвигал плечами. Вот он что-то вытащил и, воровато обернувшись, быстро сунул в сумку, такую-же грязную и «изжеванную», как пальто.

— Папа!

— Пошли! — Я резко дернул сына за руку и почти потащил за собой.

— Он что, есть хочет, да?

— Шевелись, перерыв скоро.

Толпа людей закрыла от нас злополучную скамейку. Ярошка перестал упираться и оглядываться. Некоторое время мы шли молча.

— А если он заболеет?

— Кто заболеет?

— Кто ему лекарства даст?

— Никто, наверное, не даст.

— И пить?

— И пить.

— Даже дети?

— Какие у него дети, Ярошка! Какие дети! Если и были, то не живет он с ними! Не видно разве? Не нужны они ему, никто не нужен. И сам он никому не нужен.

Ярошка надолго задумался и только при входе в магазин вдруг сказал дрожащим голосом:

— Нельзя так!

— Что нельзя, сынок?

— Плохо это.

Больше я от него ничего не мог добиться. Его утреннее веселье исчезло. К покупкам сын не проявил интереса.

На обратном пути прежнего человека на скамейке мы не увидели. Две девушки о чем-то весело трещали и облизывали выглядывающие из стаканчиков горки мороженого. Аккуратный старичок держал на коленях ухоженную болонку и что-то шептал ей на ухо. Рядом полная женщина в цветастом платье уговаривала надутого недовольного мальчика откусить еще кусочек беляша. Под скамейкой ярко горела золотом монетка.

Она так и осталась там лежать.

Дома Ярошка сразу проскочил в свою комнату, сел за стол и уткнулся в книгу.

— Что с мальчиком случилось? — озабоченно спросила Наташа.

— А что?

— Сидит над одной страницей уже час. На вопросы не отвечает.

Я пожал плечами:

— Перегрелся, может.

Не улучшило настроение сына и появление брата. Скорее, наоборот.

Ромка ворвался в комнату сияющий:

— Яроха! Там под ящиком около стекляшки целый пятак лежит. Я вытаскивал — ничего не получается. Помочь надо. Пойдем!

Однако Ярослав на это сообщение никак не среагировал.

— Ярошка! — недоуменно окликнул Ромка. — Там копейка.

— Копейка?! — вдруг взвился Ярошка. — Иди-ка ты со своей копейкой. Тебе что, есть нечего? Ты что, болеешь? Лекарства не на что купить?!

— Пап, чего он? — попятился Ромка.

— Не лезь со своими копейками ко мне! Нужны мне они, крохобор несчастный! — голос Ярошки сорвался, и в глазах заблестело.

— Крохобор, — обиделся Ромка. — А сам?..

— Что сам?!

— Вон, целую банку…

— На! — Ярошка схватил стеклянную посудину и сунул ее оторопевшему брату. — Добирай целую!

Затем он отправился на балкон и вскоре выкатил свой велосипед.

— Я гонять, — буркнул сын, выталкивая тяжелый «Уралец» на лестничную площадку.

«Гонял» он до позднего вечера.

…Житейские заботы заставили нас постепенно опорожнить трехлитровую копилку. Но не долго суждено было ей пустовать. В конце лета стояла она на антресоли уже полная до краев. Хорошее получилось в том году варенье. А о монетах еще долго напоминали желтые риски на боку банки. Но прошло время — и они стерлись.

ГАЛСТУК

1.

— Вкусненького чего-нибудь принесите! — кричит Ромка через закрытую дверь.

— Обязательно, Ромушка! — слышит он удаляющийся мамин голос и остается совсем один.

Знакомая уютная квартира сразу становится холодной и чужой. Ромка ежится, проскакивает в свою комнату, закрывает плотнее дверь и, несмотря на то, что за окном только начинает вечереть, включает свет.

Тихо. От недавнего предсборного шума осталось лишь тиканье часов. Стрелке, ох, как долго ползти до указанной мамой цифры. Но на столе разбросаны детали пластмассового конструктора, посреди них грудится добрая половина собранного из деталек крана, и Ромка взбирается на стул. Нужно еще сделать гусеницы со стрелой.

Стрела уже почти готова, когда за стеной со стороны коридора кто-то резко и громко хохочет, но тут же, как бы спохватившись, замолкает.

Сердце проваливается куда-то в живот. Ромка сползает со стула и на цыпочках подкрадывается к двери, прижимается ухом к холодному дереву.

— Никого, — шепчет он и тут же громко говорит: — И никого там нет. Это холодильник остановился. Папа соберется, он его отремонтирует. Вот!

Последние слова Ромка выкрикивает в скважину. Собственный голос успокаивает его, однако, видимо, не совсем, потому что от двери он направляется к полке с игрушками. Там на самом видном месте лежа, богатырский шлем и меч. Их сделал папа на Новый год. Шлем — из картона, а меч — из дерева. Но все, кто видят богатырские доспехи, принимают их за настоящие. И не только потому, что они искусно оклеены серебряной фольгой, но и потому, что, если, например, шлем одеть и огреть не очень сильно чем-нибудь не очень тяжелым по голове, то ни капельки не больно. А когда мелькает обоюдоострое лезвие меча, близко подходить никому не стоит. Это Ромка знает совершенно точно. Впрочем, Ярошке тоже кое-что известно.

Шлем Ромка нахлобучивает на голову, меч пристегивает к поясу и только после этого переводит дух. Он возвращается к столу, но заниматься конструктором уже не тянет. Оглядывается.