Ни дня без мысли

Смерть Бориса Николаевича отмечали по разному. Толпа шла к храму Христа Спасителя с цветами и слезами, великие политики Двадцатого века прилетели прощаться, миллионы людей по всей стране, не чокаясь, поминали основателя свободной России. Зато в Думе, на то она и Дума, случилась непристойность. Когда предложили почтить память Первого президента, честные люди встали, а коммунисты остались сидеть. Зрелище получилось, как в общественном туалете — фракция КПРФ так и не смогла подняться со своих унитазов. Коммунистов, конечно, понять можно: и в девяносто первом, и в девяносто третьем их по вине Ельцина круто прихватывала медвежья болезнь, вот и в две тысячи седьмом сработала инерция. Условный рефлекс: при имени Первого президента России политических карликов так и тянет к унитазу.

Телевидение, в общем, держалось прилично. Но и там не обошлось без грязи — всякого рода пушковы не упустили случая тявкнуть на покойного начальника, надеясь угодить живому: авось, заметят, оценят, вдруг да и перепадет косточка с барского стола.

Про Первого президента России много врали и много врут, от частого повторения вранье стало чем-то вроде факта. Развал Союза, расстрел Белого дома, грабительская приватизация. Но какое отношение имел Ельцин к распаду СССР? Такое же, как врач, выписывающий справку о смерти, к самой смерти. Страну развалила коммунистическая верхушка — именно после ее августовского «путча дрожащих рук» все до единой республики (а во главе их, кстати, стояли вчерашние секретари местных ЦК), заявили о своей независимости. Что должен был сделать Ельцин — посылать войска? Хороший был бы акт братской дружбы! Во всех республиках прошли референдумы. И везде — везде! — народ высказался за отделение от московской партийной номенклатуры. Так что если кто и развалил СССР, так это Зюганов и его единомышленники, если то, что объединяло этих кабинетных коммерсантов, можно назвать мышлением.

А расстрел Белого дома? Что же это, извините, за расстрел, при котором не пострадал ни один депутат? И Хасбулатов, и Макашов, и все их перетрусившие подельники выходили прямо под телекамеры целехонькими.

О приватизации разговор особый — не будь ее, мы бы и нынче стояли в километровых очередях за молоком и овсянкой, а зерно по-прежнему везли бы нам сухогрузами из Америки Христа ради. При дележке собственности мало досталось каждому? Очень мало! А мы чего хотели? Ведь при коммунистах не только заводы, не только колхозы — вся страна была неконкурентоспособна. Вспомните, за чем давились в ГУМе да ЦУМе? За болгарскими кроссовками и обычными мужскими носками. Мы делили на всех общую нищету, вот ее, по куску на брата, и получили в собственность.

Все, что страна имеет теперь — а имеет много! — мы получили благодаря Ельцину. Он посадил яблоню, которая, как и положено, принесла обильные плоды через десяток лет. И подло корить уставшего садовода за то, что не хватило сил дождаться главного урожая.

Чем же в реальности был для России Борис Николаевич? Чем войдет в историю?

Вроде, человек как человек, похожий на всех нас. Крепкий, волевой, но ведь и с недостатками, особенно, с одним, столь типичным для русского мужика. Любил это дело, было. Однако прошло несколько дней со дня смерти — и стало ясно, что в самом главном был он для нашей родины уникален. Другого такого в отечественной истории не сыщется.

Порой России везло с правителями. Но только Ельцин, только он один, дал народу свободу. Конечно, был Александр Второй, был Витте, был Хрущев, был Горбачев. Они здорово облегчали гнет, огромное им за то спасибо. Но только Ельцин принес стране свободу без всяких ограничительных определений.

И еще уникальность: только он один в России добровольно ушел от власти. Николай Второй отрекся, когда выхода не осталось, когда вся империя гнала от трона чуть не пинками — не столько ушел, сколько бежал. Борис Николаевич ушел сам, когда понял, что сил на огромную страну уже нет.

Говорят, главным для него была власть. Обычное вранье! Ельцин был человеком миссии — главным для него была демократия в России. И опасался выпустить из рук руль потому, что в себе был уверен больше, чем в возможных преемниках. При нем на свободу печати никто не посягал. Чего только не писали о президенте — даже полную чушь, вроде кредитной карточки, по которой он якобы получает деньги в западных банках. Но Ельцин ни разу не подал в суд на газетных наемников. Лужков, между прочим, с гордостью говорил, что выиграл у газет сорок исков — все, разумеется, в столичных судах. А Ельцин терпел, резонно тревожась, что если дать вполне справедливый пинок пусть даже какой-нибудь «Советской России», судейские чиновники по всей стране поймут это как сигнал. Он знал цену российской свободе и берег ее, платя собственными нервами, собственным здоровьем.