Ни единою буквой не лгу: Стихи и песни

Я его фигурку смерил оком

И, когда он объявил мне шах,

Обнажил я бицепс ненароком,

Даже снял для верности пиджак.

И мгновенно в зале стало тише,

Он заметил, как я привстаю…

Видно, ему стало не до фишек —

И хваленый пресловутый Фишер

Тут же согласился на ничью.

Вес взят

В. Алексееву

Как спорт — поднятье тяжестей не ново

В истории народов и держав:

Вы помните, как некий грек другого

Поднял и бросил, чуть попридержав?

Как шею жертвы, круглый гриф сжимаю.

Овации услышу или свист?

Я от земли Антея отрываю,

Как первый древнегреческий штангист.

Не отмечен грацией мустанга,

Скован я, в движениях не скор.

Штанга, перегруженная штанга —

Вечный мой соперник и партнер.

Такую неподъемную громаду

Врагу не пожелаю своему.

Я подхожу к тяжелому снаряду

С тяжелым чувством: вдруг не подниму?!

Мы оба с ним как будто из металла,

Но только он — действительно металл.

А я так долго шел до пьедестала,

Что вмятины в помосте протоптал.

Не отмечен грацией мустанга,

Скован я, в движениях не скор.

Штанга, перегруженная штанга —

Вечный мой соперник и партнер.

Повержен враг на землю. Как красиво!

Но крик «Вес взят!» у многих на слуху.

Вес взят — прекрасно, но несправедливо:

Ведь я внизу, а штанга наверху.

Такой триумф подобен пораженью,

А смысл победы до смешного прост:

Все дело в том, чтоб, завершив движенье,

С размаху штангу бросить на помост!

Не отмечен грацией мустанга,

Скован я, в движениях не скор.

Штанга, перегруженная штанга —

Вечный мой соперник и партнер.

Он вверх ползет — чем дальше, тем безвольней,

Мне напоследок мышцы рвет по швам.

И со своей высокой колокольни

Мне зритель крикнул: «Брось его к чертям!»

Еще одно последнее мгновенье —

И брошен наземь мой железный бог!

…Я выполнял обычное движенье

С коротким, злым названием «рывок».

Дальний рейс

Мы без этих колес — словно птицы без крыл.

Пуще зелья нас приворожила

Пара сот лошадиных сил

И, наверно, нечистая сила.

Говорят, все конечные пункты Земли

Нам маячат большими деньгами,

Километры длиною в рубли,

Говорят, остаются за нами.

Хлестнет по душам

наш конечный пункт —

Моторы глушим,

и плашмя на грунт!

Пусть говорят — мы за рулем

За длинным гонимся рублем…

Да, это — тоже, но суть не в том.

Нам — то тракты прямые, то петли шоссе…

Эх, еще бы чуток шоферов нам!

Не надеюсь, что выдержат все,—

Не сойдут на участке неровном.

Но я скатом клянусь — тех, кого мы возьмем

На два рейса на нашу галеру,—

Живо в божеский вид приведем

И, понятно, в шоферскую веру.

И нам, трехосным,

тяжелым на подъем

И в переносном

смысле, и в прямом,

Обычно — надо позарез,

И вечно — времени в обрез!

Оно понятно — далекий рейс…

В дальнем рейсе сиденье — то стол, то лежак,

А напарник считается братом.

Просыпаемся на виражах,

На том свете почти правым скатом.

На колесах наш дом, стол и кров за рулем —

Это надо учитывать в сметах.

Мы друг с другом расчеты ведем

Общим сном в придорожных кюветах.

Земля нам пухом,

когда на ней лежим,—

Полдня под брюхом

что-то ворожим.

Мы не шагаем по росе —

Все наши оси, тонны все

В дугу сгибают мокрое шоссе.

Обгоняет нас вся мелкота, и слегка

Нам обгоны, конечно, обидны.

Но мы смотрим на них свысока —

А иначе нельзя из кабины.

Чехарда дней, ночей, то лучей, то теней…

Но в ночные часы перехода —

Перед нами стоит без сигнальных огней

Шоферская лихая свобода!

Сиди и грейся,—

болтает, как в седле-

Без дальних рейсов —

нет жизни на земле!

Кто на себе поставил крест,

Кто сел за руль, как под арест,

Тот не способен на дальний рейс!

Песня автомобилиста

Отбросив прочь свой деревянный посох,

Упав на снег и полежав ничком,

Я встал — и сел в «погибель на колесах»,

Презрев передвижение пешком.

Я не предполагал играть с судьбою,

Не собирался спирт в огонь подлить,

Я просто этой быстрою ездою

Намеревался жизнь себе продлить.

Подошвами своих спортивных «чешек»

Топтал я прежде тропы и полы,—

И был неуязвим я для насмешек,

И был недосягаем для хулы.

Но я в другие перешел разряды,—

Меня не примут в общую кадриль.

Я еду, я ловлю косые взгляды

И на меня, и на автомобиль.

Прервав общенье и рукопожатья,

Отворотилась прочь моя среда.

Но кончилось глухое неприятье —

И началась открытая вражда.

Я в мир вкатился, чуждый нам по духу,

Все правила движения поправ.

Орудовцы мне робко жали руку,

Вручая две квитанции на штраф.

Я во вражду включился постепенно,

Я утром зрел плоды ночных атак:

Морским узлом завязана антенна…

То был намек: с тобою будет так!

Прокравшись огородами, полями,

Вонзали шило в шины, как кинжал.

Я ж отбивался целый день рублями,

И не сдавался, и в боях мужал.

Безлунными ночами я нередко

Противника в засаде поджидал,

Но у него поставлена разведка,

И он в засаду мне не попадал.

И вот — как «языка» — бесшумно сняли

Передний мост и унесли во тьму.

Передний мост!.. Казалось бы — детали-

Но без него и задний ни к чему.

Я доставал мосты, рули, колеса…

Не за глаза красивые — за мзду.

Но понял я: не одолеть колосса.

Назад — пока машина на ходу!

Назад, к моим нетленным пешеходам!

Пусти назад, о, отворись, сезам!

Назад, в метро — к подземным переходам!

Назад, руль влево, и — по тормозам!

Восстану я из праха, вновь обыден,

И улыбнусь, выплевывая пыль.

Теперь народом я не ненавидим

За то, что у меня автомобиль!