Ни единою буквой не лгу: Стихи и песни

Пусть покажут кой-чего,

Пусть нам лешие попляшут,

попоют,

А не то я, матерь вашу,

всех сгною!»

Страшно, аж жуть!

Соловей-разбойник тоже

Был не только лыком шит,—

Гикнул, свистнул, крикнул: «Рожа,

Гад, заморский паразит,

Убирайся без бою,

уматывай

И Вампира с собою

прихватывай!»

Страшно, аж жуть!

Все взревели, как медведи:

«Натерпелись — столько лет!

Ведьмы мы али не ведьмы,

Патриотки али нет?!

Налил бельма, ишь ты, клещ,

отоварился,

А еще на наших женщин

позарился!..»

Страшно, аж жуть!

…А теперь седые люди

Помнят прежние дела:

Билась нечисть грудью в груди

И друг друга извела.

Прекратилося навек

безобразие —

Ходит в лес человек

безбоязненно.

И не страшно ничуть!

Разбойничья

Как во смутной волости

Лютой, злой губернии,

Выпадали молодцу

Все шипы да тернии.

Он обиды зачерпнул, зачерпнул

Полные пригоршни,

Ну, а горе, что хлебнул,—

Не бывает горше.

Пей отраву, хоть залейся!

Благо, денег не берут.

Сколь веревочка ни вейся —

Все равно совьешься в кнут.

Гонит неудачников

По миру с котомкою.

Жизнь текет меж пальчиков

Паутинкой тонкою.

А которых повело, повлекло

По лихой дороге —

Тех ветрами сволокло

Прямиком в остроги.

Тут на милость не надейся —

Стиснуть зубы да терпеть!

Сколь веревочка ни вейся —

Все равно совьешься в плеть!

Ох, родная сторона,

Сколь в тебе ни рыскаю,

Лобным местом ты красна

Да веревкой склизкою…

А повешенным сам дьявол-сатана

Голы пятки лижет.

Смех-досада, мать честна! —

Ни пожить, ни выжить!

Ты не вой, не плачь, а смейся —

Слез-то нынче не простят.

Сколь веревочка ни вейся —

Все равно укоротят!

Ночью думы муторней.

Плотники не мешкают.

Не успеть к заутрене —

Больно рано вешают.

Ты об этом не жалей, не жалей,—

Что тебе отсрочка?

На веревочке твоей

Нет ни узелочка.

Лучше ляг да обогрейся —

Я, мол, казни не просплю…

Сколь веревочка ни вейся —

А совьешся ты в петлю!

Про дикого вепря

В королевстве, где все тихо и складно,

Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,

Появился дикий вепрь огромадный —

То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.

Сам король страдал желудком и астмой,

Только кашлем сильный страх наводил.

А тем временем зверюга ужасный

Коих ел, а коих в лес волочил.

И король тотчас издал три декрета:

«Зверя надо одолеть, наконец!

Кто отважится на дело на это —

Тот принцессу поведет под венец!»

А в отчаявшемся том государстве —

Как войдешь, так сразу наискосок,—

В бесшабашной жил тоске и гусарстве

Бывший лучший королевский стрелок.

На полу лежали люди и шкуры,

Пели песни, пили мёды — и тут

Протрубили на дворе трубадуры,

Хвать стрелка! — и во дворец волокут.

И король ему прокашлял: — Не буду

Я читать тебе моралей, юнец!

Если завтра победишь Чуду-юду,

То принцессу поведешь под венец.

А стрелок: — Да это что за награда?

Мне бы выкатить портвейна бадью!

Мол, принцессу мне и даром не надо —

Чуду-юду я и так победю.

А король: — Возьмешь принцессу — и точка!

А не то тебя — раз-два! — ив тюрьму!

Это все же королевская дочка!

А стрелок: — Ну, хоть убей — не возьму!

И пока король с ним так препирался,—

Съев уже почти всех женщин и кур,

Возле самого дворца ошивался

Этот самый то ли бык, то ли тур.

Делать нечего: портвейн он отспорил,

Чуду-юду победил и убег.

Так принцессу с королем опозорил

Бывший лучший, но опальный стрелок.

О судьбе

Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,

За мною пес — судьба моя — беспомощна, больна.

Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену,

Глядит — глаза безумные и с языка слюна.

Морока мне с нею.

Я оком грустнею,

Я ликом тускнею,

Я чревом урчу,

Нутром коченею,

А горлом немею,

И жить не умею,

И петь не хочу.

Неужто старею?

Пойти к палачу,—

Пусть вздернет на рею,

А я заплачу.

Я зарекался столько раз, что на судьбу я плюну,

Но жаль ее, голодную, — ласкается, дрожит.

И стал я по возможности подкармливать

фортуну,—

Она, когда насытится, всегда подолгу спит.

Тогда я — гуляю,

Петляю, вихляю

И ваньку валяю,

И небо копчу,

Но пса охраняю —

Сам вою, сам лаю,

Когда пожелаю,

О чем захочу.

Когда постарею,

Пойду к палачу,—

Пусть вздернет скорее,

А я заплачу.

Бывают дни — я голову в такое пекло всуну,

Что и судьба попятится испуганна, бледна.

Я как-то влил стакан вина для храбрости

в фортуну,

С тех пор — ни дня без стакана. Еще ворчит она:

«Закуски — ни корки!»

Мол, я бы в Нью-Йорке

Ходила бы в норке,

Носила б парчу…

Я ноги — в опорки,

Судьбу — на закорки,

И в гору, и с горки

Пьянчугу влачу.

Я не постарею,

Пойду к палачу,—

Пусть вздернет на рею,

А я заплачу.

Однажды переперелил судьбе я ненароком —

Пошла, родимая, вразнос и изменила лик,

Хамила, безобразила и обернулась роком,

И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.

Мне тяжко под нею,—

Уже я бледнею,

Уже сатанею.

Кричу на бегу:

«Не надо за шею!

Не надо за шею!!

Не надо за шею!!! —

Я петь не смогу!»

Судьбу, коль сумею,

Снесу к палачу,—

Пусть вздернет на рею,

А я заплачу.

Большой Каретный

Где твои семнадцать лет?

На Большом Каретном.

Где твои семнадцать бед?

На Большом Каретном.

Где твой черный пистолет?

На Большом Каретном.

Где тебя сегодня нет?

На Большом Каретном.

Помнишь ли, товарищ, этот дом?

Нет, не забываешь ты о нем!

Я скажу, что тот полжизни потерял,

Кто в Большом Каретном не бывал.

Еще бы…

Где твои семнадцать лет?

На Большом Каретном.

Где твои семнадцать бед?

На Большом Каретном.