Ни пуха вам, ни пера

Мария Андреевна, улыбаясь, спокойно машет рукой:

— Садись!

Где теперь могилка кроткой-кроткой Марии Андреевны? Поклонился бы я ее могилке, ведь это она, бывало, учит нас букву "о" писать: "Бублик, бублик, детки, пишите! Кругленький! Вот это и будет "о"!" — а затем рассматривает тетради.

— Ой, хороший мальчик! Какое "о" красивое написал! И руки не очень в чернилах! На вот тебе — конфетка!

Пускай на ее могилке весной, когда сирень распускается, пускай все время соловей поет!

Итак, значит, про "кашку" и про "цепкую лебеду" вы, идя по пшеничной меже, еще не умеете повторять наизусть, потому что вы еще не научились.

Вы рвите васильки… И васильки, и колокольчики, и клевер, и ромашку! Вы тех цветов нарвите целый большой-большой сноп, а потом свяжите повиликой и несите его.

А если вам снова скучно, тогда ловите на колосках жучка-кузьку. Поймали — и за пазуху, А когда наберете кузек так с полпазухи, они там ползают, шелестят и щекочут вас, щекочут.

Вам тогда не будет скучно, и вы, подпрыгивая, сразу же в Дубягах очутитесь!

А в Дубягах кулак живет, который из кувшина водку пьет.

Вы приходите, а в саду за столом два кулака сидят и водку из кувшина пьют.

А потом, когда напьются, крикнут:

— Данило! Запрягай Желудя и Горилку в арбу, да чтобы сена полная арба была! На дрофы поедем! А ты с нами поедешь? — спрашивает меня кулак.

— Поеду, — нерешительно говорю я.

— Вот и добре! На арбу сядешь, лошадей будешь погонять? Добре?

— Добре!

— Вот и ладно!

А я спрашиваю усатого дядька:

— Дяденька! А что это такое за дрофы?

— Разве не слыхал?

— Не слыхал!

— Птица такая большая, как два гуся вместе! Степная! В степи водится! Пугливая!

— Ага!

Вот вы на арбе и поехали! Полная арба сена да кругом еще и бурьяном утыкана! Я впереди сижу, лошадей погоняю, ружья на сене лежат, кошелка с кувшинами и с харчами.

А дядьки лежат навзничь на арбе и пытаются петь:

Вилiтали орли з-за крутоi гори…

Но дотягивали они только до "крутой", а на "крутую гору" взобраться им никак не удавалось, они с "крутой" сползали к началу, откуда снова "вылетали орлы".

Так всю дорогу только то и делалось, что "вылетали орлы", а что с теми орлами дальше стало, куда они вылетали и чего они вылетали, для меня тогда так и осталось тайной.

Это была моя первая, охота на дрофу!

Когда мы отъехали довольно далеко в степь, один из дядьков говорит:

— Погляди-ка, Дорош, не — видать ли?

Дядько Дорош встал на арбу, я остановил лошадей, и дядько Дорош начал смотреть во все стороны. Долго смотрел он, а затем и говорит:

— Вон там за скирдой будто что-то виднеется! На клевере! Поворачивай на эту вот межу и прямо — на скирду! — говорит мне дядько Дорош.

Поехали межой…

Стали у скирды. Дядько вылез на скирду, поглядел сюда и туда, слез, подошел к арбе:

— Есть! — говорит. — Семеро! Только как — же к ним подъехать?

Говорили что-то они, говорили, а. потом стали меня учить, как мне ехать.

— Мы, — говорят, — поедем и по дороге незаметно с арбы попадаем и заляжем вон там в пшенице, а ты езжай вон туда да, не доезжая буерка, сверни налево и объезжай их, этих дроф, с той стороны. Немного проедешь, а потом заверни лошадей и езжай назад, немного уже к дрофам поближе. Как доедешь снова к буерку, возвращайся назад и езжай еще ближе к ним. Нагоняй их будто на нас. Да не высовывайся из арбы, чтобы они тебя не заметили! И не нокай и не чмокай! Потихоньку езжай! Понял?

— Понял!

— Погоняй!

Поехали…

Дядьки по дороге повыпадали из арбы, а я направился к буерку, там свернул налево и поехал. Когда доехал до клевера (клевер уже был скошен), заметил вдали табунчик каких-то больших птиц, которые паслись на клевере.

Я все делал так, как говорил мне дядько Дорош.

И туда ехал, и назад возвращался, и снова туда возвращался, все к тем птицам приближаясь.

И очень уж мне захотелось разглядеть их. Особенно того, самого большого, что все время, высоко подняв голову, на арбу на мою посматривал! А из-за бурьяна плохо было видно. Вот я и встал на арбу и выглянул через бурьян. Как разгонится самый большой, а за ним и все снялись и полетели. Я так и упал в арбу! А они полетели не на дядьков, а в сторону!

Подъехал я к дядькам.

— Это ты их напугал? — спрашивает дядько Дорош.

— Ей-бо, дяденька, нет! Я сидел, как вы сказали, а они чего-то испугались и снялись!

— Ох, и пугливая, ох, и осторожная птица! — вздохнул дядько Дорош.

А второй:

— А ну их к чертям! Заверни к скирде! Подъехали мы к скирде, вытащили. дядьки из арбы кошелку, расстелили под скирдой попону…

— А ты лошадям сена подбрось, — приказал мне дядько Дорош, — и разнуздай! Умеешь?

— Умею!

Ну, потом уже охота на дроф была такая: я ловил кузнечиков, а дядьки из кувшина в чарку наливали и закусывали. А потом пели, и под скирдой, и на арбе, когда домой ехали, и в саду, когда домой приехали, а я на скамейке дремал.

А дядько Дорош все старался доказать, что:

— Дрофа — она очень пугливая птица! Очень пугливая! А вы говорите! Я заснул.

А дрофа действительно-таки очень пугливая и весьма осторожная птица.