И профессор вдруг вспомнил, как Олэ пощадил детей в трактире; какое мужество проявил, защищая их от бойцов Кукушонка; камехт, с которого охотник ушёл едва живой; а с какой лёгкостью тратил он на Блича и Фейли деньги, которые там заработал...
И как бы ни ненавидел Найрус Олэ Меченосца за всё, чему был виновник этот человек, он с тоской понимал, что даже если и есть секретный заговор против полных мразей и законченных подонков, то на особенный урон в битве с нетипичным охотником можно не рассчитывать.
Что-то ускользало в характере мечника. Что-то очень важное, делавшее его в одной ситуации негодяем, в другой благородным и честным человеком.
Найруса кольнуло знакомое чувство досады. С Чумой теней уже не один год профессора преследовало ощущение, что он бродит где-то совсем рядом, буквально в полушаге от разгадки. И здесь то же самое. Вот что-то поймёшь такое в Олэ Меченосце, и всё. Ты знаешь, чего от него ждать, понимаешь, хороший он, в самой своей сути, или там, внутри, само первозданное зло.
— И даже если доведётся мне пройти Долиной Смертной Тени, не убоюсь я зла,— очень медленно произнёс учёный, вспомнив строчку из книги, так интересовавшей Лигера.
Найрус не понимал, что данный текст мог значить, но если прямой призыв не боятся зла, то у начальника Герцогова Ока с этим были большие проблемы. И больше всего Найрус боялся того зла, которое чувствовал в собственной душе.
Один раз он чуть не дал ему волю, да кузен Ти вовремя повис на руках. Что было бы, поддайся Найрус злости и сломай меловой куб с Чумой теней... Лучше не думать. Город бы погиб точно. Целиком. С детьми, хотя и ходили неподтверждённые слухи, что совсем младенцев Чума не трогает, и беременными женщинами. Могло погибнуть и королевство Фаэтон. А быть может, именно с этой вспышки эпидемии начался бы конец человечества.
И не только человечества. Чума мутирует. Есть уже первый заболевший маг. И кто доподлинно знает, что творится за меловыми валами в вымерших королевствах. К каким жутким формам придёт Чума теней, бурля и беснуясь в этом искусственном резервуаре.
Найрус вспомнил всех людей, — не охотников, с ними бы не сдюжил, — а простых фанатиков, которым вскрыл горло скальпелем, пытаясь последний раз встретиться с родными Блича. Он успел услышать просьбу его отца позаботиться о малышах, и пообещал сделать это. Он увидел последние минуты его матери и успел дать ей ту же клятву.
А потом... Найрус стыдился того, что произошло потом.
Как наяву предстала картина. Сохнущая на прутьях одежда, пытающиеся согреться возле костра (хвала Свету, папа научил Блича добывать огонь без кремня и огнива) ребятишки. Оба вымотаны долгим плаванием, но ещё больше страхом и ожиданием.
— Блич, мне страшно. Их нет, почему их никого так долго нет? Их всех убили.
— Нет, Фейли... даже если всех... Найруса не должны были тронуть. Найрус человек. И очень хороший человек.
— Ну, что, заждались, дети? — крикнул Найрус, выйдя из кустов. — Скорее одевайтесь и в лодку. Все ваши вещи я набил в рюкзаки. Про своё тоже не забыл. Не пропадём.
— Папа! Мама! Бабуля с дедулей! Они живы?
— Потом, дети, потом.
В лодке Фейли сразу же заснула, а Блич приставал с вопросами. Поняв, что сегодня Найрус ничего не расскажет про родителей, он пытался узнать хотя бы, а где учёный так долго был. Почему сразу не пришёл в условленное место. Его ранили? Он пробивался с боем?
Найрус уклонялся от ответов и старался не смотреть в сторону Блича. И, наконец, не выдержал и открыл правду:
— Да, я собирался вас бросить! Что? Доволен?! А что ты хотел? Я убил много фанатиков, но когда увидел, как рубятся охотники, струсил. А потом вспомнил... кафедра, лаборатории, престиж, достаток, положение в обществе... и лишиться всего этого... Стать вечным скитальцем даже ради вас с Фейли... Что смотришь? Не смей так смотреть! Я же в итоге здесь, а не в Университете. А мои сомнения — это мои сомнения! Это вам легко, проклятому народу Теней, вы не предаёте, потому что такими родились, а нам приходиться идти к чистоте через грязь. Не чью-то чужую, а свою собственную!
Блич хотел что-то сказать, но профессор вовремя заметил бегущего по берегу мужчину-тень и преследующего его знаменитыми прыжками в полсотни футов пятидесятника. Он сбил Блича на дно лодки и накрыл вместе с Фейли плащом.
Охотник убил мужчину теневой саблей и встал на корточки. Мерзко захихикал, щёлкнув по отрубленной голове, и Найрус узнал его. Сволочь, зарубившая мать ребятишек, прежде надругавшись над ней. Профессор пытался спасти женщине жизнь, но рана была слишком глубока. Отец Блича и Фейли тоже пал от руки этого пятидесятника.
Охотник выпрямился, посмотрел на реку и сразу заметил одинокую лодку. Разделавшись с мамой Блича и Фейли, пятидесятник ушёл, не оборачиваясь, поэтому не мог узнать профессора, пытавшегося помочь раненой, но всё равно рисковать не стоило.
— Смерть народу Теней! Стой, Чума теней! Во имя человечества! — вынужден был крикнуть Найрус и для убедительности зааплодировал. — Отличный удар, дружище! Я, как зритель, был в полном восторге.