Ни цветов, ни венков

На обратном пути на весла впервые села девчонка. Лодка, хоть и вновь приняла на борт третьего, казалась совсем легкой. Она плыла быстро, будто воды сами несли ее, — хотя должна была бы артачиться, течение было навстречу. С лица девчонки, пропахшей дымом и солоноватым речным илом, не сходила улыбка, весла едва касались воды, точно она гребла понарошку. Небо висело низко, собиралась, томительно набухала гроза. Они миновали устье реки и вошли в залив. Вдруг все вокруг расступилось, горизонт отпрянул, и Финбарр изменился в лице. Он не сводил глаз с города, который вырастал перед ними с поразительной быстротой, пока лицо его стремительно теряло краски: кровь — дрянная местная кровь — отлила от головы, превратив лицо в маску, застывшую в ожидании, оставив лишь огромные темные круги под глазами, а потом хлынула по венам, устремилась к рукам, и они засучили, замолотили по воде, помогая веслам. И, точно моря бы не хватило омыть их, грянул ливень. Морскую гладь, насколько хватало глаз, изрешетили, раздергали в клочья частые капли. Воды смешались, слились и поглотили друг друга. Берег вдали скрылся из виду. Финбарр ревел от страха — он убил, и теперь их потопит грозой — и сплевывал в лодку, а девчонка улыбалась ему, и струйки бежали у нее по лицу. Но вот грозу понесло дальше, и снова показался порт. Когда подошли к Квинстауну, в лице у Финбарра не было ни кровинки. Кровь смыта. Спасен. Ты спасен, хохотнула девчонка, спрыгивая в воду и подталкивая лодку к берегу.

* * *

Подожди-ка меня, сказала девчонка. Она толкнула дверь в дом священника, а Финбарр присел на камень и стал скручивать папироску. Дело шло к вечеру, свет редел, от земли уже потягивало сыростью, и какая-то бродячая псина с проплешинами на спине крутилась вокруг и нехотя взбрехивала. Финбарр пощупал рубашку на животе. Деньги он разделил на две пачки потоньше и спрятал за пазуху. Он отогнал псину и теперь, глядя на окна, думал, что за одним из них девчонка собирает свои манатки и распихивает между ними четыре сотни фунтов — обливаясь потом, сами бледные, как покойники, они оттащили тело в гостиницу, парень ухватил мертвеца под мышки, так что голова свешивалась у него между ногами, а девчонка взялась за щиколотки, как за ручки носилок, и представитель Кунарда осмотрел его лицо, пиджак с налокотниками, дорогой пояс и перстень с затейливой закорючкой, «В», прочел он, фамильное «В» Вандербилтов, убедился, что телосложение и рост сходятся, приподнял веки, сверяя цвет радужки, — еще немного, и в рот бы ему заглянул, как лошади на базаре, — объявил это он и, пока в зале охали да ахали, отпер свой ларчик и отсчитал им купюры. Когда девчонка вновь предстала перед ним, — шляпка, ботинки, чемодан, при полном параде, как в первый вечер, когда она словно выткалась из табачного дыма, — Финбарр подробно, до мелочей оглядел ее, чтобы крепче запомнить. Бок о бок они дошли до городской окраины, следом увязалась и псина. У обоих слегка щемило на душе — богатые, свободные и преступные, они теперь расставались, уехать сегодня же, больше не возвращаться, с Сугааном покончено, ни цветов ни венков, они так и не сказали друг другу, как их зовут.

На перекрестке в облачке пыли показался дилижанс, и девчонка взмахнула рукой, чтобы остановить его. Финбарр открыл дверцу и поставил чемодан внутрь, затем подсадил девчонку. В раскрытое окно он увидел, как она, задрав локти, расстегивает на шее цепочку, возьми на память, сказала — и, мельком погладив его пальцы, исчезла в сумраке салона. Дилижанс тут же тронулся. Паренек провожал его взглядом, пока тот не скрылся в полях, а потом сел на обочину — дилижанс на Дублин отправлялся ночью. Он посмотрел на медальон, который сжимал в руке, поиграл цепочкой, взвесил его на ладони, открыл крышку — на него глянул юноша с резкими чертами, густоволосый, губастый, голубоглазый — и понял, что знает это лицо.