— А должны были! Нельзя избавиться от боли, игнорируя ее или выбивая ее из кого-то! Если ребенку больно, вы не должны его за это
В дверях раздаются шаги. Себастьян стоит и смотрит на меня, в его руках совок для мусора, а глаза потемнели. Я знаю, что должна замолчать, но не могу. Я чувствую себя охваченной пламенем. Еще когда я была в приюте, я видела сотни детей, которых бросили родители. Родители, которые обещали навещать их по выходным, но никогда не приходили. Родители, которые обещали погулять с детьми на их дни рождения, а потом в последнюю минуту отменяли встречу. Родители, которые клялись, что по-прежнему любят своих детей, но относились к ним как к неудобствам.
И это
Эллен смотрит на меня.
— Не смей так со мной разговаривать! Ты понятия
Я прерываю ее.
— Я знаю, что он был ребенком, и знаю, что вы наказывали его за его эмоции. Наказывали так сильно, что он до сих пор боится что-то чувствовать. Ради всего святого, у него практически случился приступ паники, когда я попросила его
Я прерываюсь, тяжело дыша.
Но никто не говорит ни слова. Лица Стива и Эллен застыли. Себастьян прислонился к дверной раме, словно она нужна ему, чтобы удержаться на ногах. В центре всего этого Ками заснула с картофельным пюре на щеках.
Проходит несколько секунд, и меня охватывает смущение. Что, черт возьми, со мной не так? Эта поездка была направлена на установление отношений между Ками и ее бабушкой и дедушкой, а я все испортила. Я все
В груди вдруг стало слишком тесно. Мои щеки горят. Горло распухло. Мне нужно убираться отсюда.
Я делаю шаг назад, едва не споткнувшись, потому что моя нога зацепилась за ножку стула.
— Я… Не подскажете, где у вас ванная? — лепечу я.
ГЛАВА 43
СЕБАСТЬЯН
Стив первым нарушает молчание.
— Наверху, — бормочет он, наливая себе еще вина. — Первая дверь слева.
— Спасибо, — пищит Бет, поворачивается и выбегает из комнаты. Я слушаю, как удаляются ее шаги. Ее слова эхом отдаются в моей голове, повторяясь вновь и вновь.
—
Я ничего не говорю. Мое сердце колотится в груди. Я медленно поворачиваюсь к Стиву и смотрю, как он ест.
Раньше я ненавидел этого человека каждой частичкой своего тела. За то, что он испортил мою семью. За то, что настроил мою мать против меня. Я ненавидел его так сильно, что даже почти никогда не разговаривал с ним. Всякий раз, когда я возвращался домой из лагеря, мы просто игнорировали друг друга.
Теперь я понимаю, что мне стоило поговорить с ним.
Единственное, что можно сказать о моем отчиме: он никогда не лжет. Он самый прямолинейный человек, которого я когда-либо встречал. Все, что его действительно волнует, это работа и акции. Его не волнуют попытки найти общий язык с людьми. Если ты задаешь ему вопрос, он либо пропускает его мимо ушей, либо отвечает прямо.
— Это правда? — спрашиваю я. — Ты хотел убрать меня с пути?
Он опускает бокал с вином.