Няня для телохранителя

— Что, кстати, с заказом? — сглатываю стоящие в горле слёзы, но даже её не благодарю, обидится.

У нас не принято, так как это нечто естественное, как утром солнце встаёт. Один за всех и все за одного! Три мушкетёрки!

— Пока отлично. В понедельник закончат тестирование нового оборудования, тогда и поедем смотреть новую жилплощадь. Мармеладик обещает подогнать особо выгодные варианты.

— Ну, раз вы всё решили, то даже спорить не стану.

— И правильно, — и тут же меняет тему. Кто ещё у кого научился. — А я тебе присылала свою новую кружевную прелесть.

— Нет. Хвастайся.

У Сорокиной был один грешок- страсть к нижнему белью, причём чем вычурнее, тем выше ценилось. Как по мне, парень при виде Машки в таком облике должен на месте в штаны кончать. Уж больно хороша эта чертовка.

— Воот. Лови. Винный.

На фото её аккуратный бюст троечка, упакованный в пену кружева с несколькими миниатюрными бантиками, а в ложбинке капелька-кристалик. Оргазм мужика — неоспоримый факт.

— Маш, ну, как всегда, божественно!

— Ага. Я тебе тоже такой купила. Будем вместе щеголять по новой квартирке. Но, Земляничка, без трусов в паре. Акция была только на «верх».

Я ржу, представляя нас с Машкой в пустой квартире, но в дорогих бюстиках.

— Ой, твой гематолог ответил. Просит прислать мои анализы.

— Ладно, давай всё ему отправляй. Потом мне отпишешься.

— Да я уже отправила. Ну, мне пора. Опаздываю на тренировку.

Мы прощаемся громкими чмоками, и я радостная откидываюсь на спинку качели. Отталкиваюсь ногами, подставляя лицо под тёплые порывы ветерка.

Перемены. Но я буду верить, что только счастливые.

— Ники, значит, ты от нас уезжаешь?

Грустный голосок и печальные глазки рвут мою душу в секунду. Приехали!

— Ванилопа, карамелька моя, — нежно зову и протягиваю к ней ладошки, пока пытаюсь подобрать достойный ответ.

Девочка резво запрыгивает ко мне на качели и устраивается у моего бока. Тепленькая такая, маленькая и так вкусно пахнет, что утыкаюсь носом в её макушку.

— Малышка, я же не могу остаться навсегда, — и целую, целую шелковистые волосики.

— Почему?

О боже! Порази меня громом! Что в таких случаях принято говорить? Особенно, когда у самой сердце на части от тоски.

— Потому что у тебя есть родители, они тебя очень любят, а я же только няня.

Лика замерла, будто и дышать перестала.

— У меня есть только папа. Мама … она меня не любит, — признаётся моя отважная девочка и прячет носик у меня на груди. — Ники, мне с тобой нравится. Очень.

Всё. Сижу реву так, что слёзы ручьями хлещут. Гормоны, мать их… а ещё я знаю, что такое расти без любви родителей, но в моём случае их вообще никогда не было.

— Ники, не плачь. Я не хотела. Ты обиделась? — отрывается от меня девочка, когда мою грудь начинает сотрясать от сдерживаемых рыданий.

В небесных глазках тоже слёзы, что тут же капают на нежные щёчки. Это реально какая-то пытка. Вот же… Панталонович! Убить его мало за такую подставу!

Хотя умом понимаю, что мужчина тут как раз ни при чём. Это я сама привязалась к девочке, дурында.

— Лика, я не обиделась. Что ты… я просто тоже расстроилась, что мне придётся от вас уезжать. Но, Ванилопа, это не значит, что ты мне безразлична.

Пытаюсь подобрать ещё какие-нибудь достойные слова утешения, чтобы вытравить из детских глаз недетскую печаль, но шум подъезжающей машины и открывающихся ворот отвлекают нас обеих.

Яровой, как чёрт из табакерки, выскакивает из авто с водительской стороны, едва то тормозит во дворе. Вернулся?!

Не успеваю понять, больше радуюсь или опечалена возвращением блудного отца, как он широкими шагами движется в нашу сторону.

Малышка с радостным писком несётся к родителю, а я остаюсь на качелях и быстро оттираю лицо от следов рыданий.

Едва успеваю тихо высморкать нос, как большая тень закрывает меня от последних лучей заката.

— Значит, сырость развели? И по какому поводу? Что-то не поделили? — внимательно изучая моё лицо, Яровой ссаживает Лику со своих рук рядом со мной.

Мы с малышкой заговорщицки переглядываемся, но обе не решаемся открыть рот. Перевожу взгляд на мужчину и немного подвисаю, словно вижу его в первый раз, но при этом знаю.

Высокий, мощный, до жути сексуальный, особенно вот так с растрёпанной золотистой шевелюрой, напряжённые слегка тонкие губы, колючая, но приятно щетина, две поперечные морщинки на лбу и потрясающе глубокие на эмоции глаза. И почему я решила, что они холодные.

— Вероника, — тихо зовёт меня Захар, замечая мой лёгкий транс. — Что случилось?

— Ох, папа! Ники от нас уходит, — неожиданно для меня выдаёт Лика, при этом вцепившись в мою руку. — Ей там какой-то дядя искал квартиру новую, и ещё ей кто-то новый бюстгальтер подарил.

М-да! Сдала как стеклотару! Притом, что чертовка слышала только части нашей с Машкой беседы, смысл она сама приклеила.

— А вы, Вероника Андреевна, смотрю, не скучаете и активно проводите время.

И, вроде бы, мы друг другу ничего не должны, но возникает странное желание начать оправдываться. Что я не я и корова не моя…

— Бывает, — неопределённо тяну и бочком пытаюсь сползти с качелей.