Няня [litres]

Где он еще может быть? Стою у окна, разглядывая озеро и прилежащие к нему земли. Поверхность воды гладкая, словно зеркало, и в ней отражаются плотные, напоминающие небесную цитадель, облака. У ближнего берега плавают, постепенно разлагаясь, опавшие листья. Как, должно быть, ужасно закончить свои дни подобным образом…

Интересно, о чем думал отец, когда стоял перед этим самым окном? Наверняка он нередко созерцал озеро. Прислоняю нос к стеклу, всматриваясь в окна детской в противоположном крыле. Вспоминаю, что кабинет оттуда – как на ладони. А вот отсюда вид на спальню Ханны далеко не такой хороший. Добрая часть окна прикрыта парапетом. Значит, няня могла беспрепятственно наблюдать за отцом, а он за ней – едва ли. Тревожная мысль… Кто захочет, чтобы за ним подглядывали?

Еще раз проверяю ящики стола. Так, а что с портсигаром? Разыскивая каталог, я его не заметила, не вижу и сейчас. Неужели обвинения Руби не беспочвенны? Может, сама дочь его и взяла, а потом попыталась свалить вину с больной головы на здоровую? На материны драгоценности Руби набрасывается, словно сорока. Как-то раз перед выходом в школу я сняла с ее пальца бабушкино кольцо. А если портсигар забрала мать? Последнее время она становится все более сентиментальной, вспоминая отца. Вполне могла сунуть вещицу себе в тумбочку, и, наверное, изредка поглядывает на нее с ностальгией.

Тру усталые глаза. С одной стороны, я в беспокойстве и замешательстве, с другой – устала настолько, что поиски каталога продолжать уже нет сил.

В голубом зале горит камин. Фотоальбомы сложены ровной стопкой на оттоманке. Беру верхний. Интересно, есть ли здесь снимки из нашего дома в Белгравии? Вдруг мать со своей компашкой подделали фотографию, где я стою на фоне «Ванитас»? Была ли эта картина вообще в нашей коллекции?

Медленно листаю альбом, но других снимков гостиной в лондонском доме пока не нахожу. Две страницы склеились между собой, и у меня екает сердце. Аккуратно их разъединяю. Здесь лежат фотографии, которых я раньше не видела: на нескольких из них – папины собаки, на двух красуется мать. Видимо, снимал отец. Мать запечатлена в Лейк-Холле, в своей спальне. В каждой руке держит вешалку с нарядом – видимо, спрашивает папиного совета, что надеть. Выглядит она игриво. На кровати за ее спиной свалена еще куча платьев. Помню, как мать мерила наряды, а потом кидала их один на другой. Умение красиво одеться она всегда считала искусством.

На самом верху кучи лежит платье, которое я отчетливо помню, потому что это платье – мое. Я надевала его в тот самый вечер, когда нас покинула Ханна. Ошибки нет – именно из-за него в тот день и разразился скандал. Вот только… Платье на фотографии – голубое, как мне и помнилось. Ханна настаивала, что оно зеленое. Выходит, платьице в куче принадлежало не мне? А кому же тогда? Размер-то детский. Все очевидно. Тогда почему же Ханна упорно настаивала, что цвет я путаю? Странно…

Закрываю альбом с внезапным чувством тревоги. Ханна меня убеждает, что я ошибаюсь не только с цветом платья, и я отчего-то испытываю беспокойство. Дело даже не в том, что я чего-то не могу вспомнить, а в том, что няня уверена: едва ли не все мои детские воспоминания – ложные. Вроде бы никогда на память не жаловалась, и фотография в альбоме – несомненное тому доказательство.

Детектив Энди Уилтон

– Рэй был плохим парнем, – рассказывает она детективу, то и дело поглядывая в окошко.

Энди, не выдержав, и сам бросает взгляд на улицу. Что она там увидела? Тадж-Махал? Да нет, обыкновенная живая изгородь, причем запущенная. Лицо собеседницы морщинистое, кожа желтая, под глазами обвисла, как у бульдога.

Анализ ДНК найденного в озере скелета выявил совпадение с генами Рэя Палмера, человека с длиннющим списком судимостей. Впрочем, Рэй давно умер, и Энди с Максин общаются с его вдовой.

– Хотели поинтересоваться: не пропадал ли без вести кто-то из родственниц Рэя? Скорее всего, это произошло в восьмидесятых.

Максин мнется в дверном проеме. Энди хочется, чтобы она перестала мельтешить, однако коллега чувствует себя в этом доме не в своей тарелке.

– Здесь пахнет смертью, – шепнула она ему еще в прихожей.

Энди смерть нисколько не пугает. Живешь полной жизнью, пока она за тобой не придет. Чему быть, того не миновать. Он с уважением относится к старикам, дожившим до почтенного возраста. Ему нравится с ними общаться – от них всегда можно получить прямой ответ, жизненный опыт позволяет. Конечно, попадаются и такие, как Вирджиния Холт, те всё норовят обвести тебя вокруг пальца.

Его собеседница – полная противоположность леди Холт. Самая дорогая вещь в ее комнате – древний походный будильник, складной, в футляре из порванной на краях искусственной кожи. Женщина излучает душевное тепло, она открыта и доброжелательна, тогда как леди Холт холодна, высокомерна и неприступна.