Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ)

Он заезжает с другой стороны, где ворота и асфальт к крыльцу. И первым его замечают суслики, несутся, забрасывая найденные Димкины машинки, и па их ловит, подхватывает на руки.

— Как он? — мама выходит следом, спрашивает, вглядываясь в беззаботное и улыбающееся лицо.

— Без изменений, — па отвечает коротко, и по его лицу скользит темная тень.

Пропадает быстро, и центр его Вселенной — монстры, коих он обещает научить делать настоящие шашлыки, завлекает интересными историями и байками с собой в беседку.

И Эльвина прихватывает.

Шашлык, настоящий, ему тоже надо уметь готовить.

— Ага, приготовить, мариновали так-то мы, — Квета возмущенно бормочет, и локтем неожиданно пихает, указывает за забор. — Смотри, это же Кирилла машина?

По черной крыши, что едва виднеется, не понять, но я пожимаю плечами и за ворота выхожу. Поворачиваю направо, и да, у забора стоит внедорожник Кирилла.

Его номер.

И его лицо за стеклом, вот только выражение лица не его. Слишком… злое, искаженное, и я вижу, как он ударяет кулаком по рулю.

Что происходит?

Я медлю, и, подняв глаза от руля, Кирилл меня замечает.

Поджимаются резко очерченные губы, и разговор он заканчивает быстро. Откидывает телефон на соседнее сидение, а затылок на подголовник, когда я открываю его дверь.

— Привет.

— Привет, — он поворачивает голову, смотрит устало и, подняв руку, хватает за запястье, тянет, заставляя сделать пару шагов, приблизиться окончательно. — Я купил уголь и даже отыскал тамарилло. Ты знаешь, как дико сложно найти эти банальные помидоры с небанальным названием?

— Знаю, — я натянуто улыбаюсь, — на седьмом километре крохотный магазинчик с названием, написанным мелом и мелко. Там торгует старый дед в расшитой узорчатой жилетке и тюбетейки. У них нет интернет-сайта, и найти их почти невозможно. С кем ты сейчас разговаривал?

Кирилл молчит, смотрит.

Решает.

И говорит, почти не размыкая губ:

— Следственный комитет. Есть… некоторые трудности, крючкотворы и дураки. Все как всегда, — он вздыхает, зарывается рукой в мои волосы и шепчет лоб ко лбу, — Даша… не проси подробностей. Я не хочу тебе лгать, но и правда не для этого вечера.

Не для этого.

Я сама хотела вырвать у жизни один светлый вечер, забыть эгоистично обо всем мире и тонне его проблем, улыбнуться по-настоящему.

— Хорошо, тогда поцелуй меня.

Легко и сильно.

До стертой с губ горечи и соли от уже пролитых слез.

До улыбки, настоящей.

До самоуверенности, только твоей, что вытащила Димку с того света.

Я знаю, что кроме тебя никто не смог бы. Я знаю, что солнце на багряном востоке принесет новые проблемы и воскресит старые, но сейчас над головой чернильная ночь с рассыпанным жемчугом звезд.

Крыльцо.

И накинутая на плечи куртка, от которой пахнет Кириллом и немного дымом. В процесс приготовления настоящих шашлыков па его тоже увлек.

— Твои родители спорят какую сказку читать монстрам, — Кирилл говорит со смешком, садится и к себе притягивает, заключая в кольцо рук.

— То есть, что укладывают сусликов вместе, они договорились?

— Да, победила дружба, как сказал твой отец.

— Па, — я поправляю машинально.

И незаданный вопрос затылок сверлит. И, пожалуй, спиной к нему рассказать получится. Все равно ведь придётся, так почему не сейчас?

Ночью постыдные факты раскрываются легче.

— Отец — это отец, биологический. Владимир Архипович. Мы… у нас договор.

Денежный.

Чистая юридическая сделка без намека на родственные чувства.

— Какой?

— Я играю примерную и любящую дочь, а он мне за это платит.

Я — единственный ребенок Владимира Архиповича, и как бы он не старался оберегать личную жизнь, обо мне узнали, спросили в шутку о брошенной дочери.

Вот только в каждой шутке доле правда, а у богатого и успешного бизнесмена с кристально чистой репутацией брошенных детей быть не может, поэтому на пороге квартиры он объявился вовремя: я как раз бунтовала против всех.

Согласилась, не задумываясь, на его деловое предложение и сумму назвала, а он усмехнулся и тоже согласился, сказав, что я в него.

— Хорошие деньги за вечер на юбилее или пару написанных и заученных слов в интервью, — я усмехаюсь, вспоминая газету, коей так нервно тряс Аркадий Петрович. — Моя очередная мачеха называет меня продажной тварью.

И в общем-то, она права.

— Ты не тварь.

— Мерзкая сделка и деньги… мне ведь мама с па дают, хватает, но… у него я тоже беру, приезжаю, когда просит. Я… я не могу отказаться. Самое гадкое, что мне не стыдно, мне не стыдно брать его деньги, понимаешь? Скажи, что я ужасная.

Я требую зло, пытаюсь выкрутиться, повернуться, чтобы увидеть, заглянуть в глаза, где должно быть отвращение и разочарование.

— Ты лучшая, лагиза.

Возражает.

Удерживает, прижимая, вплавляя в себя до боли, и вырваться не оставляет никаких шансов. Покачивается, как с маленьким ребенком.

— Тш-ш-ш, — он успокаивает, — завтра прилетают Ника с Виком. Погода стала летной, таможня дала добро. Хочешь мы тоже куда-нибудь улетим?

— Хочу, — я сердито подтверждаю, — на край света и немного дальше.

— К звездам?

— Да, к Веге. Видишь ее? — я все же вырываю руку, указываю на самую яркую звезду. — Она в созвездии Лиры.