Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ)

— Да ну, это Денеб, — Кирилл скептически фыркает.

И головы мы задираем синхронно, разглядываем хмуро черное небо с рассыпанными брильянтами, вспоминаем.

— А я тебе говорю, что это Вега! — я настаиваю и возмущаюсь. — У кого здесь была целый год астрономия?!

- У меня? — Кирилл дразнит и смеется. — Больше похоже на Денеб в созвездии Лебедя.

— Ты ничего не понимаешь в астрономии!

Я поворачиваю к нему голову, говорю убежденно, имею весомые и длинные доводы. Вот только… они рассыпаются на части под твердыми губами, что согревают лучше куртки, зажигают враз кровь, и выдохнуть, слыша в ответ смех, получается лишь односложно:

— Не честно…

— А кто тебе обещал честную игру, лагиза?..

Глава 38

Ника с Виком прилетают в два, а в час звонит Кирилл и сообщает о совещании.

Срочном.

Важном.

Требующим его присутствия в обязательном порядке.

И по дороге в аэропорт, где мы и должны были встретиться, я выслушиваю это молча, кошусь в зеркало на глядящих в окна сусликов. Они разглядывают, стоящий с двух сторон неприступными стенами, хвойный лес.

Ждут обещанный большой-большой сюрприз.

— Даш, я понимаю, как это выглядит со стороны, — Лавров буркает сердито, поскольку получается оправдательно, а оправдываться он не любит.

И посвящать в свои дела тоже.

— Нормально, — я хмыкаю, — мы справимся.

Я справлюсь и познакомиться со всей его семьей в лице сестры и ее мужа смогу сама. На это моего мужества хватит, и обижаться на Кирилла я не стану.

Бессмысленно.

Па пропустил мой выпускной, его официальную часть и мое торжественное награждение, ибо с крыльца роддома его развернули и о сложных родах доложили. Выбор между праздником и чьей-то жизнью был очевидным.

Мама не явилась на знакомство с Лёнькиными родителями, поскольку телеконференцию перенесли на шесть вечера, а Марта Петровна на это же время забронировала столик в ресторане с твердой уверенностью, что нормальные люди в шесть уже не работают.

— Даш…

Кирилл начинает настороженно, и я его со вздохом перебиваю:

— Я не обижаюсь, не злюсь, не воплю и вопить не собираюсь. Цени, Кирилл Александрович, тебе досталась идеальная девушка, которая слово «надо» слышит и понимает с первого раза.

— Самомнение у нее тоже идеальное, — он насмешливо фыркает.

Улыбается, переставая хмуриться.

Стопроцентно, пусть я этого и не вижу.

— А то, — я смеюсь.

И сусликам, что крутят головы и смотрят, вопросительно задрав брови, весело подмигиваю. Не слушаю заходящееся все быстрее в волнении сердце.

Нет.

Я не волнуюсь.

Совсем-совсем.

Я ношусь, вызывая общественное осуждение и порицание, вместе с сусликами по залу прилета, хохочу, кружу монстров, прилипаю к стеклянной стене и, задрав головы, указываю на взмывающий в небесную синь самолет.

— Даша, — Ян дергает меня за край кожанки поверх платья, что выбиралось долго и придирчиво, привлекает внимание, — ну скажи кого мы встречаем?

— Увидишь.

Улыбка выходит загадочной, и суслик губы недовольно кривит:

— Ты это уже говорила.

— Осталось совсем немного, — я прижимаю его к себе.

И даже не вру.

Нужный нам рейс уже приземлился, прибыл вовремя, и в шумный и галдящий на, кажется, всех языках мира пестрый поток людей я всматриваюсь, ищу взглядом.

Темно-русые, как у брата, волосы, спадающим каскадом до поясницы, серые глаза и плутовскую улыбку, что озаряет часто моськи сусликов. Подвижное даже на фотографиях, на которых я только и видела Нику, лицо. Полные чуть изогнутые губы и шрам черточкой над ними справа от качелей в детстве.

В своем воображении я прорисовываю Нику до мелочей, знаю ее и не ожидаю, что суслики, расцепляя наши пальцы и вырывая ладошки, с оглушительным: «Мама!» понесутся к совсем другой женщине.

Светлые волосы, выгоревшие, ультракороткие.

Смуглая кожа.

И никаких щек.

Я узнаю ее по лукавой улыбке и серым глазам на худом изможденном лице. Они, глаза, расширяются, вспыхивают, и сусликов Ника подхватывает на лету, опускается на колени и покрывает их лица быстрыми поцелуями, отстраняет, разглядывает жадно и снова к себе притягивает, сжимая.

Она что-то говорит им, шепчет, и смотреть на бегущие дорожки слез неудобно.

Слишком личное.

Чужое.

И я отворачиваюсь, ищу такси, уткнувшись в телефон и… и неправильное чувство ревности пытаюсь задавить. Кажется, за этот месяц я слишком привыкла к монстрам, к тому, что они хоть и бесящие, неугомонные и раздражающие, но наши.

Мои.

Ника и Вика.

Все, книжек по вечерам не будет, а утром не будет танцев Даши вокруг ванной и часовых чисток зубов монстров, что — я уверена — успевали под мои вопли постичь нирвану, иначе откуда в них было б столько медлительности и невозмутимости на выходе.

— Даша?

Кто-то осторожно касается плеча, и оборачиваюсь я быстро, запрокидываю голову, чтобы увидеть худое и узкое тоже загоревшее сверх всех приличий лицо. Сверкание в лучах солнца стекол очков, еще более заостренные скулы и длинный нос.

Суслики на отца не похожи и все же похожи.

— Я — Вик, — он улыбается открыто, какой-то беззащитной улыбкой, что против воли требует улыбнуться в ответ, и жилистую руку, перехватывая костыли, протягивает.