— Наш папа! — Ян высовывается из-за его ноги, произносит с невозможной гордостью, и, глядя в его лучистые от счастья глаза, я выдыхаю.
Перестаю ревновать, и руку крепко пожимаю, улыбаюсь искренне, подошедшей с болтающей Яной на руках, Нике.
Улыбаюсь чуть смущенно.
И все же теряюсь.
Мы вообще на «ты» или «вы»?
Как мне с ними общаться?
Бравировать перед Лавровым, однако, было куда легче.
— Мой братец все та же вечно занятая дубина, — Ника начинает первая и с неожиданного, и руку, как и ее муж, протягивает, — я — Ника.
— Даша.
— Кирилл или Кир?
Сбивающий с толку вопрос звучит непонятной проверкой, каверзным вопросом экзаменатора на повышение оценки. И сердце тревожно замирает, не дает ответить сходу.
Я уверена в своем выборе, ответе на сто, но… он кажется слишком простым и от него зависит слишком многое, чтобы сказать сразу, поэтому в знакомую насмешку серых глаз вглядываюсь, досчитываю до пяти и все же отвечаю:
— Кирилл.
— Мы подружимся, — Ника говорит уверенно.
Не оставляет сомнений под смех Вика.
Ему же вторят суслики, требуют внимание, говорят взахлеб, перескакивают, призывают меня в свидетели всех архиважных событий, закидывают вопросами родителей. И посреди шумного и суетливого зала время теряется, улетают с очередным самолетом за стеклом смущение и неуверенность, приземляется лёгкость.
Ощущение, что знакомы мы давно.
И не надо выверять каждую сказанную фразу.
Они — свои, и лишь приехавшее такси напоминает о себе и времени вибрацией телефона, вызывает сожаление. Расстройство мировых масштабов сусликов, что уговаривают меня поехать к ним. Я еще не видела их домика, тарзанки и кукольного дома Яны.
И мне обязательно надо все это увидеть и непременно сегодня.
Ника их поддерживает, но в ее глазах, припыленная дюнами, усталость далекого жаркого города чужой страны. И я отказываюсь, качаю головой и от машины отступаю.
— Ты вредная, как братец! — Ника говорит в сердцах.
— Я сама по себе вредная, — я возражаю с улыбкой и второму подъехавшему такси, что избавляет от дебатов с не менее вредной Никой, радуюсь.
Отступаю спиной вперед.
Машу на прощание, прилипшим к стеклу заднего сидения, сусликам.
И от невеселых мыслей, что мелькают вместе с первыми высотками окраины, меня отрывает звонок Лины.
— Даха, моя замечательная, — бодро, а от того подозрительно начинает без приветствий любимая староста, — а ты сейчас где?
— Тебе геолокацию с какой позиции? — любимый и доставший Лину вопрос Вано, коим он ей отвечает на утренние побудки, я задаю с удовольствием, дразню и настроение себе поднимаю.
— С позиции улицы, — Лина шипит недовольно.
Угрожает жестокой расправой, и я со смехом сдаюсь:
— Я у «Сим-Сима», на въезде. Из аэропорта еду.
— Так… — Лина протягивает задумчиво, — до «Самоцвета», если по объездной и на Московскую близко ж будет?
— Минут двадцать, а что?
— Можешь к Нине тогда заехать? — Лина интересуется, просит и поясняет обеспокоенно-сердито. — Я ей полдня пытаюсь дозвониться ни ответа, ни привета. Тишина по всем фронтам. У нас Кенгуру сегодня манипуляции принимает, она б не стала прогуливать.
— Может опять со своим принцем женатым поругалась? — я предполагаю, вспоминая прогулянный зачет весной.
Из-за Глеба Борисовича она прогулять могла бы и госы с концом света в придачу.
— Может… — Лина соглашается эхом, вздыхает тяжело, — скорее всего, поэтому, если она дома сидит и рыдает, то гони ее взашей сюда. Пытки Кенгуру в самом разгаре, мы ее до часу прождали и уйдем отсюда только когда сдадим.
— Сейчас, сопровождение на казнь мое любимое хобби, — я фыркаю и, опустив телефон, называю водителю новый адрес.
Вилонова, 34.
Пятый подъезд.
Квартира незабываемого Глеба, что была куплена специально для Нины. Остановка на автобусе до второго корпуса, три на трамвае — до третьего.
Близко.
И охраняемо, поэтому таксист высаживает меня у шлагбаума, оставляет, и полдома я обхожу, успевая вспомнить универсальный код домофона, что не работал со времен царя Гороха и открывать соглашался только в ответ на первые числа последовательности Фибоначчи.
Нина с серьезной невозмутимостью уверяла, что в этом скрытый смысл и важная часть теории заговора. Или лепта одного из многих тайных обществ.
Ноль, один, один, два, три…
Загадочное послание масонов или иллюминатов отзывается противной и забытой трелью, и тяжелую дверь я с силой тяну на себя, попадаю в полумрак и холод подъезда. И, глядя на ждущую у лифта молодую пару с коляской, с внутренним вздохом поднимаюсь к лестнице и по лестнице.
Четвертый этаж — не пятый в нашем любимом корпусе с высоченными потолками.
Поднимусь.
— Профилактика варикоза тебе в помощь, Дарья Владимировна, — и с лучшим человеком на свете поговорю. — Похвастаешься в сентябре Байкеру, что лето провела не тюленем на диване, как все. Получишь сто баллов и не будешь ездить со всеми на отшиб мира в почившую миром еще лет пятьдесят назад лыжную базу наматывать круги по заросшему травой стадиону.