Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ)

Мне легко это и сказать, и подумать, засчитать его квартиру окончательно и своим домом, в котором будут дурацкие тапки, раскрытая забытая книга на спинке дивана, его футболки и домашние рубашки на мне.

Что застегиваются на ходу, пока я спускаюсь босиком вниз, ступаю неслышно.

Ищу.

Нахожу в кабинете, что заполнен запахом сигаретного дыма.

Кирилл в одних джинсах, стоит у окна, курит.

Не поворачивается.

И в неровном свете полной луны широкая спина с прорисованными мышцами и линиями татушки манит еще больше, тянет неодимовым магнитом, заставляя подойти, обнять, утыкаясь лицом между лопатками, замереть.

— Газета в гостиной… — он говорит тихо, напрягаются мышцы, и я крепче сцепляю руки на его талии, прижимаюсь щекой, не отпущу. — Ты… ничего не спросила.

— Спросить? — я интересуюсь со смешком, скольжу губами по солоноватой коже.

И это гораздо интересней разговоров.

Мыслей о всей прочитанной сегодня грязи.

— Там сказано, что я убил ребенка, — Кирилл все же выворачивается, поворачивается и смотрит пристально.

— А еще говорят, что летающие тарелки существуют и земля на самом деле плоская.

— Дашка… — он хмурится.

А я вздыхаю.

— Я не верю и никогда не поверю, что ты мог халатно отнестись к работе. И мне плевать, что напишут все газеты мира и прокричат даже очевидцы.

Кирилл молчит, и нахмуренный лоб мне не нравится.

Нервирует непроницаемый и странный взгляд.

О чем он думает?

— Я могу лишь спросить: зачем ты встречался с этой скотиной в клубе и почему вдруг все решили всё это вспомнить сейчас?

Принести газету.

Прийти.

Каролина Игнатьевна Савицкая, убитая горем мать и знаменитая в Верхненеженске ведущая на местном канале.

Еще руководитель благотворительной организации.

Ее словам поверили безоговорочно, прониклись текущими по лицу слезами вперемешку с тушью и ужаснулись стенам больничного коридора на заднем фоне.

Кто записывает видео, когда ребенок умирает в реанимации?

— Герка, как всегда, хочет славы и денег, сенсации, — Кирилл хмыкает, перестает гипнотизировать глазами и на подоконник, ворча про холодные и босые ноги, усаживает.

Отходит, доставая зажигалку и вытряхивая из пачки сигарету.

— А Каролина Игнатьевна… — он кривится, как от зубной боли всех зубов сразу, и зажигалкой щелкает, — дура, прости господи…

Лавров затягивается, сузив глаза, подходит, вставая сбоку.

Не смотрит, разглядывая освещенный фонарями двор.

— Получить ординатуру даже с высокими баллами сложно, одно-два места на… тысячу? Две? Мне не светило ни на бюджет, ни на контракт. Оставалось целевое, достижимое. Ехать отрабатывать заплаченные за тебя деньги в небольшой город, покинув нашу столицу, — он желчно усмехается, ибо столица слишком условная, не Москва, но и не один из многих районных городков, где одна больница на весь район, — на целых два года, мало кто согласен… Петр Васильевич, главврач, принял меня лично и с распростертыми объятьями. Проучили, я вернулся и… остался. Стива пальцем у виска крутил долго.

Звал вернуться после отработанного по договору срока и в приличное денежное место обещал помочь устроиться.

— Ника уже тогда сама начала работать, Вик еще раньше. Без меня справлялись, а мне на жизнь хватало. Да и… опыт не сравнится с денежным и спокойным местом. Большему учишься.

Кирилл замолкает, выдыхает медленно облако дыма.

И от его далекого взгляда сжимается сердце, впиваются пальцы в край подоконника.

Не хочу, чтоб он снова вспоминал.

— У парня астма была, уже несколько лет. Лечение, всё, расписано и назначено, но… врачи ничего не понимают, Каролине Игнатьевне, как астматику со стажем, чем лечить родного сына было знать лучше.

И на приемы ходить необязательно, наблюдаться смысла нет, умного врачи ничего не скажут. Лишь в который раз настойчиво посоветуют убрать собак, чья шерсть обостряла, вызывала приступы удушья. Но… у нее ведь не было удушья на любимых собак, значит и у Елисея не от этого.

Кирилл ругается приглушенно, виртуозно, и челюсти на миг сжимает.

— Ребенку в тот день совсем плохо стало. Она испугалась и скорую вызвала, но от госпитализации отказалась, объявив, что в местный клоповник сына вести не даст. В нашей больнице только умирать… Отказ написала, а вечером сама его притащила в приемник. Он уже задыхался, мы его сразу в реанимацию подняли и на аппарат. Эта дура следом бежала, орала благим матом, мешала.

И к федеральному закону, что визиты родственников в реанимации допускает, взывала.

Ее пустили.

— Не подходили… — Кирилл криво усмехается, — скорее не отходили. Он у меня за час две остановки сердца выдал. Мамашу вытолкали в коридор, некогда ей было объяснять. Медицина катастроф прилетели, у нас ведь маршрутизация. Они его в детскую областную должны были доставить, но не успели.

В третий раз завести не удалось.

— Из всего этого правда лишь в том, что я ее выставил из отделения, — Кирилл садится рядом, сминает третий по счету окурок в забытой кружке. — Мы по закону имели право во время реанимационных действий. И я понятия не имею, откуда она взяла все остальное. Кто и что ей успел наболтать.

Он морщится.