Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ)

— Вы меня вымочили, монстры! — вопию я запоздало, и попытки вырваться остаются безрезультатными.

— Мы соскучились! — Яна веско отрезает, воодушевленно дергает меня за рукав. — И мы с Аней испекли венское печенье с вишней. Будешь? Будешь?

— Буду, — в квартиру я их с трудом, но запихиваю, подавляя желание подопнуть для ускорения, и оборачиваюсь к Анне Вадимовне, что трясет зонт.

— Привет, не потеряла нас? — она улыбается не менее жизнерадостно, чем суслики, и картонную коробку гордо вручает. — С меня печенье, с тебя чай. Я промерзла до костей, и это в машине от одного вида этого кошмара! Еще немного и будет снег. Честное слово!

Она смеется, ныряет в квартиру первой.

И пока я осмысливаю происходящее, где-то там за дверью уже слышится ее звонкий голос и протесты сусликов. Судя по воплям, их отправляют переодеваться и угрожают Лавровым.

Ха.

Лаврова суслики не боятся.

И соглашаются эти сладкоежные чудовища только после обещания лишить их печенья. Такого пережить они не могут.

— Кошмар, как ты с ним справляешься? — Анна Вадимовна уже ставит чайник, когда я захожу на кухню и водружаю коробку на стол.

— Шантажом, — мрачно заверяю ее, — подлым, наглым шантажом и безжалостными угрозами.

И только возразите, что это непедагогично.

— Молодец, — она хвалит и смеется, — методы воспитания у вас с Кирюхой одинаковые. Кто кого учил даже спрашивать не буду.

Анна Вадимовна округляет глаза, и я с интересом ее разглядываю. В прошлую встречу мне было не до этого, и упущенное я восполняю сейчас.

Отмечаю серо-зеленые глаза, светло-русые волосы, убранные в хвост, они вьются, а лицо имеет какое-то детское радостное выражение. Она, кажется, непосредственной и на «ты» мы переходим после маленького, но грозного кулака у моего носа.

— Я еще не старая, Дашка! — Аня гневится, и глаза сверкают. — И уж дома мне выкать не смей! Фу, я сказала!

На последнюю фразу вместо обиды я смеюсь, и на ковер в гостиной, где, конечно, удобней чаевничать мы перебираемся незаметно.

Разговариваем, искоса поглядывая на сусликов, что жадно давятся печеньем, которое в них уже не лезет, но хочется, и смотрят мультики.

И я, мысленно и злорадно потирая ручки, внезапно обзавожусь нехилым компроматом на Лаврова. Вопрос: «кто и как учится» с этого дня считается открытым и многозначительным.

Я хотя бы на биохимии фаер-шоу не устраивала, пусть и случайно.

— А после третьего курса они со Степкой на скорую устроились, — Аня увлеченно рассказывает, подперев голову рукой и облокотившись о диван. — Мы тогда только поженились, а Ника школу как раз заканчивала. Кирюха ей на репетиторов зарабатывал всё. У них родители умерли рано, он сам ее поднимал. Ой, как он бесился, когда она замуж собралась! Ника на втором курсе еще была, Витя тоже, учились на разных потоках. Кирюха ему тогда знатно нос расквасил, Ника на него долго обижалась.

Аня замолкает, улыбается своим воспоминаниям и оглядывается на увлеченных сусликов.

— Ты уже думала куда потом?

Я морщусь, как от зубной боли, и мычу что-то невразумительно-отрицательное.

У меня еще четыре года, и думать об ординатуре я точно не хочу. С моими баллами в общем-то можно и не думать, поликлиника ждет меня.

— Из нас троих тогда никто не поступил сразу, — Аня вздыхает, — я на психиатра хотела, Стёпка сразу в нейрохирурги, а Кирюха думал. У него средний балл самый высокий был, а он взял и уехал в область. Верхненеженск, слышала может?

Не слышала, но признаваться в географической безграмотности не хочется, поэтому я осторожно соглашаюсь, что слышала.

А Аня с понимающей улыбкой уточняет:

— Это почти двести километров отсюда, забытый край. Мы к нему пару раз ездили, так леса одни вкруговую, но красиво и спокойно.

На последнем слова она как-то странно спотыкается, осекается и на какое-то мгновение на ее лице мелькает мрачная тень, от которой невольно хмурюсь уже я.

И перевожу разговор, ибо про Лаврова я, пожалуй, узнала и так слишком много, поддалась собственному любопытству и интересу, забила на благоразумие, что кричало оборвать этот разговор сразу.

Мне не надо ничего знать о Кирилле Александровиче, это лишняя информация, которой Аня щедро делится, поскольку, кажется, в ее глазах мы с Лавровым встречаемся.

Вот только прямо она не спрашивает, а поднимать столь щекотливую тему из-за собственных домыслов, сидя в его квартире и его одежде, у меня не получается…

Аня уходит в четыре, спохватывается, что ее ждут, а в пять звонит Лёнька.

Он недоволен.

Я мешала ему работать, отвлекала, когда у него важные переговоры, а потом отчет.

— Я тебе набрала только два раза, — я возражаю.

И затухшие искры костра обид разгораются с новой силой.

Не могу…

— Ты еще и писала, Данька, — Ленька скрипит, как ворчливая бабка, — ты ведь знаешь, что если я раз не ответил, то занят и стучать мне по всем почтам не надо!

— Я тебе только в WhatsApp написала, что бы перезвонил, как освободишься, Лёнь, — я вздыхаю и да, оправдываюсь.

Оправдываюсь и ненависть к себе появляется сама.

Чего он из меня делает курицу наседку, что названивает беспрестанно? И какого я еще оправдываюсь?!