И на пол меня ставят в ванной, вручают торжественно уже знакомые штаны и рубашку, добавляют полотенце и проникновенно сообщают:
— Заболеешь, Дарья Владимировна, и я вспомню, что по терапии у меня была пятерка.
В поисках достойного ответа я остаюсь одна, и мне лишь остается кинуть в закрывшуюся дверь вещи и сердито топнуть ногой.
Да что он о себе возомнил?!
[1] Sakra! (чеш.) — Чёрт побери!
Глава 22
Вода опаляет, бьет по плечам и спине, окутывает паром.
Еще немного и сварюсь.
Или, наконец, согреюсь. Меня трясет от пробравшего до костей холода, который словно выколачивается наружу, выползает из-под кожи и заставляет крепче обхватить себя руками, застыть, опустившись на черный пол душа.
И стянутое с пальца кольцо я рассматриваю невидящим взглядом.
Подарок Лёньки на последний Новый год.
Белое золото и аккуратный брильянт, слишком просто и слишком изыскано. Красиво, и я влюбилась в это кольцо с первого взгляда. Развернулась в Лёнькиных руках и, заглянув в серые глаза, рассмеялась: «Леонид Аркадьевич, если это предложение руки и сердца, то я против. Давай почки. Они продаются лучше».
Вот только Лёня в ответ не засмеялся, даже не улыбнулся. Он пожал плечами и серьезно подтвердил: «Предложение, Данька. Я люблю тебя и хочу, чтоб все видели, что ты моя».
Кольцо под грохот салютов и моего сердца оказалось на моем пальце. Испугало, но снимать я его не стала, а Лёнька торжественно объявил, что сие было репетиция и на следующий Новый год с него официальное предложение, а с меня согласие.
Перед всеми.
Его родители точно одобрят. Они давно намекают, что можно и пожениться. Я им нравлюсь, я из интеллигентной семьи и я получаю достойное образование.
Я хорошая девочка.
Правда, хорошие девочки не врут своим парням, что почти женихи, и душ в квартире чужих мужчин не принимают. И сердце у хороших девочек не пропускает удары от одного только насмешливого взгляда наглых и самоуверенных типов…
И наглые и самоуверенные нагло и самоуверенно долбят в дверь, заставляя вздрогнуть и выронить кольцо, вопрошают язвительно:
— Штерн, ты там утопла?
— Да! — я пытаюсь поймать колечко, но лишь стукаюсь локтем и ловлю пальцами воздух.
Бриллиантовое сокровище укатывается в слив слишком проворно.
— Отлично, тогда я вызываю экзорциста, воскрешая кикимора, — саркастически ядовито вещает Лавров, и усмешку мое воображение дорисовывает само.
Чтоб его…
Мой бриллиантик вытаскиваться отказывается, и, выключив воду, я торопливо выхожу из душа. Пора уступить ванную и место для подвига. В рыцари без страха и упрека Лавров подвязался сам, так что и кольцо доставать ему.
Меня Фиксики научили вытаскивать украшения только из сифона, а не из слива в плиточном полу.
— А чего кикимора? — обида в голосе скользит сама, как и любопытство.
И в ожидании ответа я замираю, перестав даже вытирать волосы, от которых, кажется, теперь за километр несет мёдом. Шампунь я одолжила у Яны.
— А ты себя на остановке видела? — ехидно отзывается он. — Вылитая кикимора болотная, Дарья Владимировна. На русалку прекрасную, уж прости, никак… — дверь я открываю и меряю его гневным взглядом, а Кирилл Александрович осекается, и его взгляд, коим меня окидывают с головы до ног, я понять не могу. — … не тянешь.
Он все же договаривает, прищуривается, и снисходительное выражение его лица я зеркалю:
— Ну до Пецаря Рычального Образа вам тоже еще далеко, Кирилл Александрович. Вы, кстати, с сантехникой дружите?
— Чего? — Лавров моргает.
И недоумение на его физиономии слишком быстро заменяется обоснованным подозрением, и он тяжело вздыхает:
— Что на этот раз, ходячее недоразумение?
— Кольцо упало в душе, — я неохотно признаюсь и в ванную его пропускаю, буркая себе под нос, — и я не ходячее недоразумение.
Просто не повезло.
— Чтоб тебя, Штерн, — Кирилл Александрович досадливо чертыхается и, присев, фонариком телефона в слив светит, — тут все раскручивать придется. Работы на час минимум.
И, судя по решительности в голосе, тратить этот час на спасение моей прелести он не собирается. Наверное, стоило все же ванную выбрать, а не душ. Из сифона выколупать кольцо было б проще.
— Может сантехника вызвать? — я предлагаю неуверенно.
— Нет, — Лавров отрезает и морщится, — сам вечером сделаю. До вечера без своего колечка проживешь?
— Проживу.
Я тяжело вздыхаю, а Кирилл Александрович подходит и усмехается, дергая, как мальчишка, меня за влажную прядь волос:
— У меня операция через два часа, Штерн. Я и так задержался сильно, поэтому не дуйся.
— Я не дуюсь.
Я смотрю удивленно.
И отступаю, ибо огромная ванная вдруг становится слишком тесной для двоих и в голове назойливо бьется обжигающая мысль, что в квартире больше никого нет.
Предательская мысль, и от нее воспламеняется кровь, загораются внутренности, скручиваясь в почти болезненный узел внизу живота.
— Как вы меня нашли? — я с трудом собираю разлетевшиеся на мелкие осколки буквы и еще более мучительно складываю из них слова, выталкивая из себя.