Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ)

— Вы с Кириллом завтра посмотрите? — Ян светится и от нетерпения подпрыгивает, дергая меня за руку. — Марина Сергеевна сказала, что к утру будут готовы, она не разрешила забирать. И папе с мамой надо будет показать. Мама сегодня обещала позвонить!..

— …Пинки Пай розовая, но розового не было, поэтому я красной сделала! — гордо вторит второе сообразительное дитя.

— Молодец, — я делаю умное, понимающее лицо, как на всех парах по биохимии, и за дите радуюсь.

Кто такая Пинки Пай?!

— Эй, народ, а про меня никто не хочет вспомнить?! — Эль показательно страдает, прижимая руки к ложным и колеблющимся ребрам с правой стороны. — Где моя первая медицинская, Даха?!

— Через три остановки, — помочь ближним я готова всегда, — ползи, везучий, в двадцать пятой как раз лучшая травма в городе.

— Бессердечная… — мой ближний и родной трагично всхлипывает, — вот так и дружи с тобой, верь тебе, а я может умираю тут…

Суслики, не замечая артиста погорелого театра, от достойного ответа меня отвлекают и забирают все внимание себе:

— А еще Марина Сергеевна сказала к завтрашнему дню выучить стихи! — запредельной радостью они делятся хором. — На конкурс, за самые интересные дадут корзину киндеров! Ты выучишь с нами стихи? Даша, мы хотим корзину киндеров!!!

Последняя фраза бьет слаженным воплем по моим ушам, и я явственно представляю, как молоточек ударяется об наковальню, а потом об весь мозг.

Какие стихи?!

Я стихи последний раз учила в школе! И то Есенина, и то не для урока, ибо учителям такое творчество великих не читают!

Мой панический взгляд натыкается на Эльвина, что закинув руки за голову и ногу на ногу, помирать, видимо, передумывает.

Жаль.

— Стихи, как ж это прекрасно! — томно, аки барышня, вздыхает и жеманничает, прижимая руки к груди, мой хороший друг.

Ну и кто тут после этого Брут?

— Суслики, а помните Эль обещал вам воздушного змея запустить, — случайно, абсолютно случайно вспоминаю под нервно дернувшийся глаз Эля.

Пра-а-авильно, Брут — это я!

Ибо суслики забывают и обо мне, и о черепахах-Пинки Пай, и о стихах. Воздушный змей — наше все, его монстры еще не запускали!

И мне остается только понаблюдать, как Эльвина под белые ручки на гиперскорости утаскивают вдаль.

К Детскому миру.

Мне выпадает роль стороннего наблюдателя, и, устроившись в тени Центрального парка культуры и отдыха, я лениво ощипываю сладкую вату и смотрю, как Эльвин с монстрами носятся по главной аллее.

Они то пропадают из вида, то появляются и наматывают круги вокруг фонтанов, мешая фанатам Инстаграмма и примерным мамашам с колясками.

Впрочем, их это не волнует.

Им весело, даже Эльвин вошел во вкус, и как начать с ним разговор я не знаю. Да и… что я могу сказать?

Лина ему уже сказала, еще вчера, и была послана в пешее эротическое.

С его слов, это не наше дело и вообще мы все преувеличиваем.

Преувеличиваем, но в пятницу Нина была права, та женщина из двести двадцатой палаты, Горохова Альбина Денисовна, на мать Эля похожа.

Я убедилась в этом сама.

После знакомства с Юлией Павловной, что, правда, оказалась редкостной су… сумчатой.

Кенгуру.

Даже внешне, и с моей легкой руки, а заодно языка, к концу дня в «Кенгуру» Юлия Пална была переименована даже в телефоне Лины. У нее, как у старосты, номер опосредованного и главного начальства был. И нам с Ромочки она давать его отказалась.

Что за грязные инсинуации о том, что мы будем ей названивать ночью или размешать номер на сайте знакомых?!

С первого курса прошло много времени, мы больше так не делаем! И вообще это был экс-пе-ри-мент. Психолог сам нас подстрекал и потом почти не обижался.

Наверное.

Пятьдесят три балла на фоне соток — это ведь не обида, да?

Лина уверила, что не обида, и номер Кенгуру пообещала дать, после подписи в зачетке. И из подвала, куда я спустилась переодеваться и жаловаться, что справку мою брали с поджатыми губам и презрением во взгляде, нас выгнала.

Терапия и практика помощников палатной медсестры нас ждали.

В мечтах Лины, на деле же мы пошли мешаться и путаться под ногами. Пользы от нас не видели, о чем Любочка — точнее Любовь Владимировна, постовая медсестра — с тяжелым вздохом и сообщила.

И за пятнадцать минут наше стояние над душой и столом Любочку достало, поэтому, торжественно вручив градусники и тонометры, нас отправили развлекаться.

Заняли делом.

Эль опаздывал, поэтому я пошла в паре с Линой. Рассказала ей про Нину и утянула в двести двадцатую, мне нужно было увидеть самой.

Увидела.

Поздоровалась, улыбнулась, смерила давление — механические тонометры в моем сердце навсегда! — и посчитала пульс.

Вышла из палаты, завернула за угол и привалилась к стене. Лина остановилась напротив, и в гляделки пару минут мы играли молча.

— Еще ведь года не прошло, — наконец неуверенно сообщила она.

И я согласно кивнула.

Мать Эля умерла прошлым летом, от рака. И какого ему будет увидеть эту Горохову, что тоже умирает от рака и похожа на его мать?

— Может ничего? — я предположила не менее неуверенно.

А Лина пожала плечами.

И «ничего» не получилось.