Няня поневоле

Негромко стучат колеса. Видимо, стоят мощные новые рессоры. Или из-за шума в голове я ничего не слышу. Даже сообразить не могу, что делать дальше. Одним словом, я проиграла. Думала, что смогу навсегда освободиться от Шмелева, но мой хитровыделанный муж обвел меня вокруг пальца, как глупышку. Легко и непринужденно. Поставил мат в один ход. Останься я дома, вполне возможно, и дождалась бы Сергея. И нам бы удалось поговорить. Но Назарет уехал неизвестно куда. И за три дня даже позвонить не удосужился. Бросал трубки, ссылаясь на занятость. Ни одного доброго слова для меня не нашел. Решил, видимо, что такая падшая женщина не достойна дышать одним воздухом с великим и высоконравственным мужчиной.

«Двойные стандарты», — усмехаюсь, сглатывая слезы. Закрыв глаза, кладу руку на живот.

Все хорошо, малыш!

От тоски и тревоги о Марке сводит внутренности. Я проиграла. Ситуация абсолютно безвыходная. И как из нее выкарабкаться? Как связаться с Назаровым, хотя бы для последнего разговора, я понятия не имею.

— Нужно поесть, Аполлинария, — заботливо напоминает сидящий напротив в кресле Федор Ильич. Отодвигает в сторону ноутбук. Пересаживается на постель с громким вздохом. Мне даже поворачиваться не хочется. Зачем? И так знаю, как он выглядит. Костюм от Армани сменил на черные спортивные штаны и такую же толстовку с яркой надписью. Спортсмен хренов. Но какие шмотки на себя ни напяль, возраст берет свое. Поредевшая шевелюра зачесана назад, под глазами мешки. А в мудром взгляде укор и беспокойство. Если не знать, можно принять за искренний.

«Что же ты наделала, Аполлинария? Как могла все испортить?»

Ни слова упрека. Никаких выяснений. Как будто уехал на работу, а потом вызвали в больницу. Честно говоря, Федор душит меня своей заботой.

Чувствую, как его рука ложится на мое бедро, и перестаю дышать.

«Сереженька, мой дорогой! Почему же ты меня бросил?!»

Стараюсь не думать о Назарете. Не анализировать его поведение, не защищать в душе вчерашнего любовника. Когда хочешь, пройдешь все преграды… Нет желания — даже позвонить лень.

Сзади слышится какое-то движение. Федор встает с постели.

«Может, решил выйти? Хотя куда тут? Даже туалет с душем в купе. Делся бы куда-нибудь, честное слово. Сбежать в любом случае не получится. Кругом охрана, и с первого дня в больнице каждый мой шаг контролируется.

Мне бы передышку, господи! Хоть небольшую! Собраться с мыслями и решить, как поступить дальше. Но Шмелев или его люди все время рядом. А от постоянного контроля любому станет тошно.

Чувствую, как немного проседает полка под тяжестью сухопарого тела. Ощущаю прижавшуюся сзади плоть. Слышу дыхание, обжигающее кожу. Нехитрые ласки… чтоб им пропасть. Шмелев по-хозяйски проводит ладонями по бедру. Осторожно гладит низ живота. Поднимается выше, стараясь запустить руку под майку. А когда я убираю прочь его пальцы, насильно прижимает меня к себе и настойчиво сипит мне в ухо.

— Я — твой муж, Аполла, не забыла? Хватит выделываться. Мы с тобой, кажется, договорились.

— Я помню, — шепчу, стараясь подавить крик. — Мне нездоровится.

— Беременность — не болезнь, а обычное состояние женщины, — цедит он недовольно. — Мы с тобой решили оставить этого ребенка. И ждем его с нетерпением. Перестань хандрить, дорогая. Твое состояние передается нашему малышу. А это вредно.

— Мне плохо, — всхлипываю, утыкаясь носом в подушку. Мне бы остаться одной. Прореветься от безысходности.

— Это пройдет, детка. Все плохое уже позади, Аполлинария. Я забочусь о тебе. И вправе рассчитывать на взаимность. Тебе тоже не мешало бы доказать мне свою преданность и любовь.

— Я не люблю вас, — признаюсь еле слышно. — Отпустите меня, пожалуйста.

— Нет, — рыкает муж, приподнимаясь и разворачивая меня к себе. — Обойдешься. Добро пожаловать домой, дорогая. Пора взяться за ум и вспомнить, наконец, что ты замужняя женщина.

Муж, словно слепой, ощупывает мое заплаканное лицо, а затем большим и указательным пальцами приподнимает подбородок.

— Достаточно, Аполла. Мы обо всем договорились в больнице. Помнишь? Или вернемся ко второму варианту, когда доберемся домой? — бросает довольно жестко, и я вижу, как его лицо искажается от гнева. Всего лишь на секунду.

— Нет, пожалуйста, нет! — вскрикиваю в отчаянии. Чувствую себя загнанной в ловушку птицей. Но птичкам легко. При первой же возможности им достаточно взмахнуть крыльями. А мне деваться некуда.

— И дай доверенность Лукину, как твоему адвокату. Нужно отстранять от дел эту стерву Аркелиди и закрывать глупый бракоразводный процесс. Я не собирался с тобой разводиться, Аполлинария. И не намерен впредь расставаться. Ты — моя главная драгоценность, девочка, — усмехается он, сдавливая в ладони мою грудь. Вскрикиваю от боли.