Няня поневоле

— Нет, Федя, — устало вытираю глаза. — Если ты хочешь от меня детей, то жить нужно в России. Наши дети не должны отвыкать от корней, — всхлипываю и мысленно молю Сергея приехать за мной.

«Найди меня, — умоляю, захлебываясь слезами.

Снова вижу его на перроне. И поднятую руку с браслетом. Осторожно опускаю рукав халата и, обхватив себя руками, опять начинаю рыдать.

— Я умру, мы все умрем. Я, ты, родители! — причитаю, стараясь не выдать истинной причины.

— Ты боишься родов? — догадывается Шмелев. Мыслитель, блин! Да я их принимаю и прекрасно знаю, как проходит весь процесс.

— Нет, — мотаю головой. — Я просто боюсь, что умру внезапно. Лягу спать и не проснусь никогда. Или ты, Федя…

Муж морщится. То ли его раздражает мое неожиданное «Федя», то ли не знает, как поступить.

— Позову-ка я лучше Людмилу, — вздыхает он, поднимаясь. Смотрит на меня внимательно, не двигаясь с места. А я, уткнувшись лицом в подушку, снова реву навзрыд.

— Странно все это, — бурчит он, всплескивая руками, когда моя Люся вбегает в купе. — Вышел лишь на минутку, а вернулся, тут потоп.

— Гормоны шалят, — вздыхает моя любимая доула. — Сейчас лучше пообедать и поспать.

— Я не хочу есть, — сообщаю сквозь слезы. — Ничего не хочу. Я скоро умру, зачем переводить продукты?

— Вы можете позвонить в ресторан, где сделали заказ? — серьезно спрашивает Шмелева Люся и, не дожидаясь ответа, дает указание. — Попросите у них для Линары куриный бульон и паровые котлеты. Ей сейчас нужна легкая пища. И немножко успокоительного.

— Да-да, конечно, — кивает Федор Ильич. — Может, уколоть что-нибудь?

— Таблетками обойдемся, — добродушно замечает Люся и со всех ног несется к себе. А вернувшись с аптечкой, наскоро ищет там нужное лекарство.

— Насчет обеда распорядитесь, — дает она указание Шмелеву. И тот, кивая, покидает купе.

— Ты чего разревелась? — шепотом спрашивает Людмила. — Назарова на перроне видела?

Я киваю и снова захлебываюсь слезами.

— Да что же это такое! — возмущенно восклицает Шмелев. — Как выйду, ты ревешь, Аполлинария!

— Плохо мне, — всхлипываю натужно. И припомнив, как чудили роженицы у нас в роддоме, добавляю. — Все в черном цвете. Мы все умрем.

— Вы ей дали успокоительное? — гневно рычит Федор Ильич.

— Когда? — обеспокоенно хмыкает Люся. — Вы вышли, она снова плакать начала.

— Может, мне лучше не выходить? — чешет затылок Федор.

«Вообще не заходи в купе! Исчезни из моей жизни! Забудь, что я существую! — вздыхаю я, стараясь успокоиться. Больше всего на свете хочу оказаться сейчас рядом с Сергеем. Утонуть в его медвежьих объятиях. Обвить обеими руками шею и никогда больше не отпускать. Испытывать счастье от мимолетных прикосновений, от каждого поцелуя и горящего взгляда. И чувствовать себя живой.

Люся умело впихивает мне в рот таблетку. Дает стакан воды и предлагает Шмелеву.

— Вы пока пообедайте, Федор Ильич, а я тут с Линарой посижу.

— Заботиться о жене — мой долг, — высокопарно заявляет Шмелев. И выжидательно смотрит на Люсю. А когда та выходит, садится рядом и берет мою руку в свои.

— Тебе нужно поспать, Аполла, — бубнит он обеспокоенно. — Закрывай глаза.

Прикрываю веки, чтобы не видеть рядом этого господина. Пальцы, зажатые в его ладонях, стынут, словно от вечного холода.

Стараясь отвлечься, вспоминаю стихи. Любые. Пусть даже обрывки фраз. Лишь бы переключиться, не думать о Сергее. Шмелев не дурак, быстро вычислит.

Вздрагиваю, когда его большой палец медленно царапает мою ладонь. Обычный возбуждающий жест. Но только не в исполнении Федора. Дергаюсь, будто воткнула пальцы в розетку.

— Ты слишком нервная, малышечка, — шепчет Федор. Да еще по ноге гладит, скотина! — Хочешь, я тебе колыбельную спою?

— В соседнем купе едет Лира, — вздыхаю я и сама не понимаю, что на меня нашло. Решила до конца строить из себя капризную чику? Может, так заставлю Шмелева отделаться от меня и согласиться на развод. — Попросите ее, Федор Ильич. Или это невозможно? — всхлипываю снова. Вспоминаю, как мы с Сергеем ходили в театр. И будто наяву вижу его в темно-синем костюме и белой рубашке.

— Только галстук не заставляй надевать, — бурчал он тогда недовольно.

— Для тебя все, что пожелаешь, — пыхтит Шмелев и, достав из кармана айфон, звонит сыну в соседнее купе. — Не беспокойся, сейчас Илька ее уболтает, — бросает самодовольно.

Лира появляется через полчаса. В концертном платье и при макияже. Но даже через слой грима мне удается разглядеть синяки. Один на скуле, а два, помельче — на шее.

Илья? Или Федор?

Гадаю, пока Лира поет мою любимую песню. Кто-то из них… Вот только кто?

В коридоре останавливаются люди и самые нетерпеливые заглядывают в чуть открытую дверь купе. Федор со вздохом встает и отправляется разгонять крестьян, посмевших притормозить около господского купе. Воспользовавшись замешательством, мы с Лирой кидаемся друг к другу.

— Ты любишь того мужчину? — спрашивает она еле слышно.

— Да, — киваю. И тут же осекаюсь, наткнувшись на внимательный взгляд Федора, вернувшегося после разгона черни. Кажется, ничего не услышал. Но перестраховаться не повредит.