В конце 1965 года Тони вернулся домой. Дома царил полный беспорядок, Авис с подружками курила марихуану, а двое детей, обнаженные, лежали на полу. Тони «взбесился», по его собственному выражению. Выпроводив подружек, он отволок Авис в ванную, осыпая ее оскорблениями. Когда оказалось, что Авис замочила в ванне грязные подгузники и белье, Тони пришел в ярость. Он заявил, что устроит Авис головомойку, «которую та никогда не забудет: сначала она, а потом грязные подгузники»[36]. Он поставил ее под душ, включил горячую воду, намылил и принялся скоблить щеткой, чуть ли не до крови. Авис на всю жизнь запомнила это унижение.
Семейная жизнь не складывалась, заработки были случайными, под рукой всегда был «солацен». Тони все меньше времени проводил дома и все больше на улицах и в песчаных дюнах. Больше всего ему хотелось выбраться из Провинстауна – и в конце мая 1966 года такой случай представился.
Глава 8
Лайза
Прошло два года с момента развода родителей. Мне было шесть. И в тот год впервые после развода появился отец –
Не успела я открыть дверь, как мама, оттолкнув меня, выскочила из дома и по газону кинулась к отцовскому «Понтиаку». Похоже, она знала, что он приедет, потому что уже буквально пылала злобой.
Увидев, как она приближается к машине, я взмолилась: «
– Где мои деньги, Родди? – прошипела мама, приблизившись к отцу вплотную. От деда Джорджи я слышала, что отец не умеет обращаться с деньгами, и, похоже, это была правда. Маме вечно были нужны деньги, а у отца никогда их для нее не было. Он постоянно оказывался кому-то должен, отдавал долги, ни маме, ни нам ничего не оставалось.
– Я дам тебе денег, Бетти, – сказал отец, подмигнул мне и кивнул на пассажирское сиденье.
Я выскочила из дома и залезла в машину.
– Ну да, конечно! Я это уже слышала. – Мама выпрямилась, скрестив руки на груди.
Отец сел в машину и стал разворачиваться в сторону Кресчент-стрит.
– Она должна быть дома к шести, – крикнула мама. – Завтра учебный день, на случай, если ты забыл. Не опаздывай.
Поначалу я была рада, что Луизы с нами нет, но когда поняла, что отец не собирается везти меня ни в парк развлечений, ни на ярмарку, где можно полакомиться сладкой ватой, пожалела об этом. Отец свернул к дому своих родителей.
– Пойдем, поздороваемся с бабушкой.
– Бабушка Дози…
Это было сокращение от слова «бульдозер», и бабушка полностью заслужила такое прозвище. Хмурая и ворчливая, она всегда говорила, что думает, не пытаясь замаскировать откровенность вежливостью. Бабушка была слишком высокой и слишком худой. Глубоко посаженные глаза вечно были окружены темными кругами, словно кто-то поставил ей синяк. Я никогда не видела ее в чем-то, кроме домашнего халата. В одной руке она всегда держала сигарету, другая была уперта в бок. Я боялась бабушку, и она не пылала ко мне любовью. Она страшно злилась, что мама развелась с отцом. Однажды бабушка сказала моей тете Джуди: «Не хочу иметь ничего общего с Бетти и этими детьми». И она действительно так думала.
Отец оглянулся на меня:
– Выходи. Пошли в дом.
Я непроизвольно потянулась к голове и начала крутить прядку волос. Иногда успокоиться мне удавалось только так. Немногие заставляли меня нервничать так, как бабушка Дози (конечно, за исключением мамы).
– Прекрати крутить волосы, – приказал отец. – Тебя никто здесь не обидит.
Я не была в этом уверена. Дози и дед Чепмен жили в похоронном бюро. В подвале их дома мертвецы ожидали похорон. Когда подходило время, гробы вносили в дом через кухню, иногда прямо во время воскресного обеда. Гробы устанавливали в гостиной, чтобы на следующий день продемонстрировать их клиентам. Я вовсе не была уверена, что здесь меня никто не обидит. Даже без мертвецов, здесь была бабушка Дози. Она уже стояла на крыльце, курила сигарету и смотрела на отцовскую машину сквозь сигаретный дым. Увидев меня, она отшвырнула сигарету в кусты азалии и скрылась в доме. Дверь со стуком захлопнулась.
Вслед за отцом я прошла мимо большого фонтана на газоне и направилась к дому. Шлепанцы гулко стучали по неровной плитке. Дед Чепмен встретил нас на крыльце. Он вытер руки о фартук, пожал руку отцу, потрепал меня по голове. Я съежилась, подумав о том, почему дедова рука была мокрой и почему ему пришлось ее вытирать.
Дед с отцом о чем-то заговорили, и мы вошли в дом. Шторы в комнате были задернуты. По углам горели две тусклые лампы. Я остановилась в дверях и тут же отступила назад.
В центре комнаты стоял открытый гроб. Я видела лишь кончик крупного белого носа.