Ничего кроме правды

Панкрат разговаривал с худым мужчиной в клетчатом пиджаке и несуразном оранжевом жилете. «Да это никак Мандаринов, – сказал Марик, – занятный тип, беллетрист, низвергатель авторитетов. Рекомендую познакомиться». Было очень много политических деятелей, известных артистов и просто богатых людей. «Марик, посмотри, – Арбаша дернул Шагала за рукав, ■– у того Мандаринова тоже синяк под глазом, как у Василия Македонова». «Это следы их литературно-художественных споров, – улыбнулся Шагал, – никак не могут поделить второе место. Пойдем, я тебя познакомлю». И они стали протискиваться через толпу.

«Привет труженикам пера, – сказал Марик, – познакомьтесь, Абрам Жердин, художник из Гомеля». «Привет, Абраша», – небрежно бросил Панкрат. «Рад познакомиться, Афанасий Мандаринов, а это восходящая звезда русской поэзии Клеопатра Белоликова», – с ложным пафосом сказал беллетрист и почему-то засмеялся. Панкрат, вторя ему, тоже засмеялся, а Клеопатра, покраснев, фыркнула и резко отошла, затерявшись в толпе. Афанасий продолжал: «Видишь, – не нравится ей. Дура набитая, туда же, в русскую литературу. Ты не обижайся, Марик, ты знаешь, я не антисемит, но невозможно, невозможно продохнуть от этих инородцев. И все норовят туда же. России нужны русские писатели», – закончил он глубокомысленно. «А почему ты так решил, откуда ты знаешь, что нужно России?», – спросил Марик и незаметно подмигнул Абраше. «Откуда я знаю, – распалился Афанасий, – смотри, кто такой Фонвизин? Фон Визин – немчура, ничтожество. Гоголь – поляк, шляхта недорезанная. Пушкин ваш хваленый – африканская морда. Достоевский – литовец. Тургенев – французишка, чтиво для слабонервных дамочек. Лермонтов – шотландец, шваль. Все, все, кого ни возьми, все инородцы. Фет ваш, еврей обрезанный, можете им гордится. Да что и говорить, я интересовался этим вопросом, много перелопатил книжек, меня не проведешь. Исконно русских писателей раз два и обчелся. Демьян Бедный, я, да Панкрат. Если хотите знать, – не унимался Афанасий, – я Панкрата ни с какими Пушкиными не могу сравнить. Не умеет и не пишет. Честен и неподкупен, как и подобает русскому писателю». У Панкрата даже засветились глаза. «Ну, ты захватил меня совсем, Афоня».

«Извините, пожалуйста, – осторожно спросил Абраша, – а что вы написали?» «А ты, что, не читал, – удивился Мандаринов, – «Страдания молодого Афанасия», – и добавил гордо, – нашумевший роман, странно, что ты не слышал».

«А как твоя газета, – спросил Марик, – все издаешь?» «А куда она денется? Издаю в Харькове, – и, обернувшись к Абраше, спросил: – а у вас в Гомеле она продается? Называется «Цитрон», очень популярная, содержательная газета, рекомендую подписаться». «Я не припоминаю, – смутился Абраша, – может и продается. «Цитрон», говорите? Красивое название, надо будет поискать». «Эх, я вообще скоро вернусь в Россию, руки чешутся, противно от этих французов. Мерси Боку. В России, правда, тоже сплошная мордва, да татары. Москва, вообще, скопище инородцев, деревня. Единственное место, где остались исконно русские характеры, это Харьков, да пожалуй, Суммы. Все! Больше нет. Потому я «Цитрон» в Харькове и издаю. Помяните мое слово: быть Харькову столицей России.

Посмотрите, вон там, опять эта проститутка Ки-Ки с американцем, уже с другим. Кто это? Мэн Рэй, фотограф? А она сучка всех французов перетрахала и уже принялась за американцев», – презрительно сказал Афанасий. «Скоро за русских возьмется», – засмеялся Панкрат. «Держи карман шире», – злобно ответил Мандаринов и, в этот момент открылись высокие золоченые двери, публика поспешила занимать места в концертном зале.

Зал был небольшой, но очень уютный и вместил всю публику. Абраша утопая в мягком бархатном кресле, принялся смотреть по сторонам. В ложах поблескивали ордена и бриллианты, там сидели богачи и политики, а в партере была публика попроще. Панкрат занял место прямо перед Абрашей и из-за его фески Абраша плохо видел сцену. Афанасий сидел напротив Марика у самого прохода, а справа от Абраши сидел интересный мужчина в черном смокинге. Шагал сказал, что это – известный русский артист Александр Вертинский. Здесь раздались аплодисменты. На сцену вышел симпатичный молодой человек с очень живым лицом. «Поэт Жан Кокто», – шепнул Марик. Молодой человек произнес короткую речь. Абраша только понял, что он благодарит всех присутствующих за участие в этом благотворительном вечере. Потом Жан Кокто прочитал короткое стихотворение о любви, весне и музыке. После него на сцену выходили еще много поэтов. Абраша потерял счет, все очень старательно аплодировали.

Вдруг раздалась барабанная дробь и занавес начал медленно подниматься. Абраша даже немного привстал.

Все пространство сцены было украшено цветами и флагами разных стран.

Задник весь состоял из белых роз, переплетенных красно-синими лентами.