Ничего кроме правды

Спускаясь по лестнице в толпе народа, Абраша услышал за спиной сердитый голос Панкрата: «И это называется культурное общество. Мне какая-то сволочь всю феску заплевала». «Так тебе и надо – отвечал голос Мандаринова, – тоже мне турок хренов, ты бы еще чалму одел».

Абраша на всякий случай не стал извиняться, а только опустил голову.

«Ох, какой позор», – думал он.

На улице было прохладно. Париж спал. Над Сеной клубился холодный туман.

Эйфелева башня, подсвеченная желтыми лампочками, слабо мерцала над темной громадой домов.

«Извини меня, пожалуйста, Марик, я заснул», – оправдывался Абраша. «А чего это ты вдруг расплевался во сне, как извозчик? – не унимался Шагал. – Панкрату всю феску заплевал. Стыд и позор». «Ты понимаешь, – продолжал Абраша, мне приснился дядя Соломон. Он мне сказал: плюнь три раза, и я плюнул». «Очень хорошо, – рассмеялся Марик, – теперь все будем валить на дядю Соломона. Хорошенькое дело. А если бы дядя Соломон тебе приказал наделать в штаны? Ты бы тоже последовал его совету? Да?» Марик уже перестал сердиться, и Абраша тоже засмеялся вместе с ним. «А если бы он тебе приказал дать Панкрату палкой по голове? А?» – Они смеялись всю дорогу.

В студии было темно, что-то случилось с электричеством. Пахло скипидаром и масляными красками. Марик зажег свечку и постелил постели. Они попили молока и легли. «Спокойной ночи», – сказал Шагал сонным голосом. «Не забудь, завтра с утра пойдем за нитками», – ответил ему Абраша. «Хорошо, хорошо», – засыпая, пробормотал Марик.

Абраша долго не мог заснуть, он думал про Гомель. Вспомнил родных, как там они поживают. Он представлял, как все обрадуются, когда он приедет, как мама сварит праздничный обед, как все будут смеяться, когда он расскажет им о своих приключениях в этом удивительном городе.

Перед глазами у него проплыли картинки прошедшего дня. Мясная туша в студии Сутина, его горящие лихорадочные глаза, Мандаринов в своем несуразном жилете, оплеванный Панкрат, казаки с кинжалами, дамы в мехах с драгоценными украшениями и Зевс в золотом лавровом венке и белой тунике с греческими узорами аккомпанировал этому пестрому балагану на золотой арфе Эола. Абраша заснул под утро, свернувшись калачиком и подложив руки под щеку. В этот раз ему ничего не приснилось, он просто провалился в темноту.

День четвертый

На этот раз Абраша проснулся сам. Его никто не будил. Он просто открыл глаза. Было еще очень рано. Марик спал на топчане у окна. Солнечный луч лежал на стене, увешанной рисунками и картинами, высвечивая Абрашин портрет, и от этого еще невысохшие краски горели удивительным ярким светом. Все образы на картине кружились в волшебном танце, и Абраше показалось, что он даже слышит музыку. Как-будто далеко-далеко, в другом мире играет оркестр. Он явно слышал мелодию вальса. В звуки труб вплеталась одинокая скрипка, то плача, то смеясь, она пела почти человеческим голосом. Мелодия звучала так отчетливо, что глядя на картину, Абраша начал тихонько подпевать. Сначала он просто мурлыкал, но потом даже сочинил слова. Он напевал о том, что скоро он купит нитки и поедет в Гомель, и все будут танцевать от радости, когда он вернется.

Но вдруг он услышал сердитый голос Шагала: «Ты что, шлемазл, совсем сошел с ума? Что ты распелся в такую рань?» «Извини, пожалуйста, Марик, – ответил Абраша и торжественно продолжил, – кто бы, чтобы ни говорил, но я должен тебе сообщить, что ты самый настоящий гений, самый что ни на есть. Я не знаю, как тебе это удается, но в твоих картинах даже звучит музыка!» «Ладно, можешь не подлизываться! – ответил Марик, – скоро пойдем за твоими нитками».

Они не спеша оделись, позавтракали и вышли в город.

Я не буду здесь описывать, как они шли по Парижу, как покупали нитки, а лучше приведу выдержку из Абрашиного дневника и вы увидите, как непросто оказалось купить нитки в Париже. Итак...

«Покупка – всегда дело нелегкое и я не буду утверждать, что гомельчане святые люди, нет. В Гомеле вас тоже могут обмануть за три копейки. Но таких мелочных врунов и негодяев, как французы, я в жизни не встречал. Все лавочники как будто сговорились, пытались всучить мне гнилые нитки. Они, наверное, думали, что если я из Гомеля, так я полный идиот. Но здесь они просчитались. Что-что, а нитки я знаю очень хорошо, и меня не проведешь. Они мне вымотали все нервы, пока дали хороший товар. Правда, это еще вопрос, кто кому вымотал.