Ничего личного, кроме боли

— Еще что-нибудь желаете? За дополнительную плату? — Она выразительно глянула, обвела кончиком языка накрашенные губы. — Вечером?

— Нет, спасибо.

Новиков понял, что ему предлагают. Заплатил за пароль к доступу в Интернет и двинулся к лифту.

— Эй, уважаемый, — неожиданно окликнули его с дивана. — Можно на минуточку?

Игорь остановился, всмотрелся. Нет, этого человека он не знал. Точнее сказать, не помнил. Среднего роста, крепкий, с большими залысинами. На полном загорелом лице выделялись карие глаза навыкате и тонкие нежно-голубые губы.

«Проблемы с сердцем, — машинально отметил Новиков. И сразу: — Но я его не знаю».

— Здорово, Игорь Валентинович. — Загорелый товарищ протянул широкую ладонь. — Какими судьбами снова к нам?

По-видимому, он был одним из его пациентов тогда, много лет назад. Но он никого из них не помнил. Только женщину, которая умерла под скальпелем пьяного хирурга, чью вину он вынужден был взять на себя. С остальными — провал. Но он и пробыл здесь всего два месяца, кто его упрекнет!

— По делам, — коротко ответил Новиков, не решаясь отойти от улыбчивого мужика. — Простите, как вас?.. Виноват, я вас не помню.

— Это нормально, Игорь Валентинович. Мы и виделись мельком, как запомнишь.

— Но вы-то меня запомнили. Почему, кстати?

— Так я свояк того хирурга, которому ты помог отмазаться, — подмигнул мужик. — Иван Степанович я, если что.

Если что — это что? Снова им овладела странная скорбь, как тогда, много лет назад. Он не должен был проявлять малодушие. Не должен уходить от ответственности негодяй, способный встать пьяным к операционному столу. Кто знает, может, его собственная мать погибла по его вине — из-за того, что кто-то мстил ему за ту ошибку.

— Иван Степанович, простите меня великодушно, но я хотел бы заселиться в номер, принять душ. А потом мне нужно по делам.

— Не вопрос. Если что — звони. Если девочки, там, понадобятся или мальчики. — Он растянул синюшные губы в подобие улыбки, сунул ему визитку и, насвистывая, двинулся в сторону диванов.

Новиков вошел в лифт. Брезгливо всунул визитку между страницами брошюрки по пожарной безопасности.

Люкс оказался на уровне. Широкая кровать, меховое покрывало, хорошее постельное белье. И чистота. Чистота везде, включая пазы дверей душевой кабины. Туда, как медик, Новиков заглянул первым делом. Именно там микробы плодятся особенно интенсивно.

Через час он позвонил в больницу. Конечно, говорить с ним никто не спешил. По телефону получить справку нельзя — один отказ. Дела, касающиеся бывших пациентов, тем более умерших, на контроле у главврача — второй отказ. С какой стати с ним, человеком, которого никто не помнит, вообще объясняться — окончательный отказ.

На сайте больницы он поискал знакомые фамилии, но, странное дело, не нашел ни одной. Может такое быть, чтобы сменился весь персонал? Или у него снова амнезия? Он ведь этого добивался, сам хотел не помнить, сам мечтал вычеркнуть этот постыдный эпизод из своей врачебной практики.

Он вышел из номера, заглянул в лифт, который все еще стоял на его этаже. Придерживая ногой дверь, норовившую закрыться, нашел визитку Ивана Степановича. Вернулся в номер.

Тот в момент сообразил, кто звонит.

— Персонал весь сменился, это да. Главврач там полгода как новый. Прошелся частым гребнем по твоим бывшим коллегам, Валентиныч. Ничего, что я на «ты»?

— Нормально.

Новиков поморщился: от нормы далеко. Но решил терпеть.

— А наш с вами общий знакомый, в смысле ваш родственник… — Он закатил глаза, отругал себя за нерешительность. — Слышал, после моего отъезда у него все сложилось замечательно?

— Так это когда было, Валентиныч? Было нормально, сейчас нет.

— А что случилось?

— Так сколько веревочке ни виться… Слушай, давай не по телефону, а? Как-то не солидно такие темы обсуждать по трубе. — Иван Степанович понизил голос. — Может, вечерком посидим у меня, а? Или давай в ресторане прямо здесь. Хорошая кухня, да!

— Хорошо, давайте в ресторане при отеле. В семь вас устроит?

Его все устраивало. Новиков в который раз поморщился.

Да, он терпеть не мог разговоров с малознакомыми людьми в приватной обстановке. А уж с людьми, посвященными в историю его грехопадения… Свое тогдашнее малодушие он именно так и называл, грехопадением. Но выбора не было. Других жаждущих делиться информацией не оказалось.

Он глянул на часы. До встречи в ресторане больше трех часов. Решил пройтись по городу. Надо все-таки завернуть в ту больницу. Врачей, которые могли бы его помнить, нет, но, может, кто из медицинских сестер остался? Помнится, ему все строила глазки сестра-хозяйка хирургического отделения. Засидевшаяся в девках особа из кожи вон лезла, чтобы затащить его в койку. Однажды прижала в темном углу, обдала запахом мятной жвачки:

— Хочешь меня, практикант?

Он не был практикантом, о чем ей немедленно сказал. И попросил больше не задавать подобных вопросов.

— Почему? — Она выгнула брови, выщипанные в ниточку.

— Это неприлично, — пробормотал тогда Новиков и вспыхнул.

— Ой, умора! — Пышногрудая сестра-хозяйка взвизгнула и пошла по коридору, оглушительно хохоча.