Ничего неизменного

Заноза знал о них — о взрослых и детях, о стариках, о подростках — достаточно, чтобы считать, что знаком с каждым из них. И относился как к знакомым. Плохо, конечно. Хасан не раз говорил, что мысли о тех, кому помогаешь, надо держать в голове, а не в сердце. Но… они ведь живые все. Они настоящие. И в беду по-настоящему попали. Нужно стать таким же взрослым как Хасан, таким же умным, чтобы научиться думать так же правильно. А это сложно, если умер в семнадцать. Вранье про восемнадцать тут не помогает. 

Зазвонил телефон. Заноза глянул на номер и озадаченно хмыкнул. Лэа? В это время она еще должна спать. Раз звонит, значит, что-то случилось. Как не вовремя. От него будет немного пользы, когда взойдет солнце, а рассвет уже на подходе.

— Заноза, можно я поживу у тебя? — спросила Лэа, даже не поздоровавшись. — В Алаатире.

— Конечно.

— Спасибо! Сходишь со мной в Москву, ладно? Сейчас. Приходи сюда, в Замковый. Ты же еще не ушел из Тарвуда?

Он не ушел. И готов был идти с Лэа хоть в Замковый квартал, хоть в Москву, хоть к шайтану в пасть. Потом нужно будет узнать, что случилось, но не стоит спрашивать об этом по телефону. Произошло что-то серьезное, но не смертельное, а значит, с вопросами можно подождать.

С чем точно нельзя было ждать, так это со звонком Мартину. Если уж влез в чужую жизнь, будь последователен. Последовательность, вообще, полезное свойство.

— Лэа хочет пожить в Алаатире, — сказал Заноза, едва Мартин взял трубку, — с ней все будет в порядке, я присмотрю.

— А, ну ок, — отозвался демон без выражения.

Вот и поговорили.

С кого начинать, с Лэа или с Мартина? Кому первому задавать вопросы? Что бы у них ни случилось, события они видят по-разному. И скорее всего, для каждого случилось нечто, невозможное с точки зрения другого. Так чаще всего и бывает. Даже странно. Разве люди, которые любят друг друга и много лет живут вместе, не должны научиться видеть одно и то же? Смотреть глазами любимого? Без этого умения как им друг друга понять?

Хотя… люди и не понимают. Да и нелюди не очень.

Лэа ожидала у дома, на скамеечке рядом с калиткой. Худая, коротко стриженная, в шортах из обрезанных джинсов и в майке с енотом она выглядела сбежавшим из дома подростком. Полупустой рюкзак довершал подростковый образ. Взрослые люди сбегают из дома с чемоданами или дорожными сумками.  

— Привет, — сказал Заноза и взял рюкзак, — пойдем в Москву. Только помни, что мы должны прийти туда ночью.

За окнами парадного было черное небо и город — сплошь разноцветные, яркие огни. Заноза думал, что Лэа надо будет подождать здесь — было интересно посмотреть на Москву с такой высоты — но Лэа открыла дверь в квартиру и обернулась:

— Я тебя приглашаю. Трижды. Входи, входи, входи.

В просторной прихожей окон не было, но сначала все равно показалось, что они пришли в день. Плавно выгнутые стены, зеркала и скрытые лампы наполняли пространство светом.

— Все нормально, — сказала Лэа, — сейчас ночь. Пошли. А то меня вымораживает, что я в зеркалах есть, а тебя нет.

Гостиная оказалась под стать прихожей — много места, много воздуха, много света.  Мартин — художник, он, наверное, без света не может даже там, где ничего не рисует. В том, что интерьер демон придумывал сам, Заноза ни на секунду не усомнился. Ощущение… странности, не неправильности, нет, именно странности, не оставляло с того момента, как он оказался в этой квартире. Стены, сведенные под чуть непривычными углами? Цветовые сочетания, чуть отличающиеся от привычных взгляду? Мебель чуть иной формы? Да кто знает? Кажется, что вот-вот поймешь, в чем эта странность, и тогда глаза откроются и увидишь что-то… нечто… что все изменит. Хорошее ощущение. Как будто выпил крови с капелькой дури.

А еще тут была кукольная гостиная. Прямо посреди человеческой. Настоящая гостиная с настоящей маленькой мебелью, населенная настоящими игрушками. И куклами, и разной меховой живностью — там был заяц, пара собак, осел или пони, кошка, какой-то лемур или, может быть, енот. И еще один енот, безошибочно определяющийся по пушистому хвосту и черной полумаске, но почему-то ярко-красный. Всем им было хорошо в их доме. То есть… это, конечно, игрушки, им без разницы. Но Лэа, когда селила их тут, точно хотела, чтобы им было хорошо. 

Лэа в этих интерьерах походила не на подростка, а на диковатую фейри, и смотрелась так естественно, что даже не хотелось ее отсюда забирать. Здесь ее дом. Зачем ей в Алаатир? Что случилось, если место, созданное для нее, для нее наполненное светом, стало чужим настолько, что Лэа хочет уйти туда, где нет вообще ничего знакомого?

О восьми женщинах из десяти Заноза уверенно мог бы сказать: ничего не случилось, проблему решат цветы и приглашение в ресторан. Но в оставшихся двух случаях ответ был непредсказуем. Что угодно, от страха за свою жизнь до убийства мужа и побега с места преступления. Лэа относилась как раз к двум последним категориям. Она до смерти боялась Мартина, и любила его так сильно, что могла убить просто для того, чтоб любить уже без страха.

Почему она уходит? Что могло случиться за несколько часов?