— Хотел я тебе почетное задание дать в главной
епархиальной резиденции, но, вижу, ты пока недостоин. Тварь бессловесную
ругаться научил, бесословить… Вот покайся, помолись, исправься, тогда, может,
ты и сподобишься получить от меня приглашение. А пока и не проси, и не
рассчитывай ни на что!
С тем и укатил, величавый. А иконописец
возблагодарил Господа и воссел с христолюбивыми друзьями славить Господа и пить
вино, потому что оно веселит сердце человека.
На такой торжественной ноте закончил свой
рассказ Дионисий.
— Так что может Господь и через неразумную тварь
учинить свое святое заступничество! — вывел он.
Все воззрились теперь на Клима Никифоровича.
— Как, и я должен поведать? — испугался он.
— Давай, Никифорович, — повелительно кивнул
Иустин.
Никифорович задумался, возведя очи горе.
— Вам какую? — наконец вопросил он, —
мистическую или игровую?
— Конечно, мистическую, — откликнулся игумен
Иустин. — Какие уж тут игры?
Ну, значит, так, — начал Никифорович. —
Мистическая. Про черного кота.
Был у меня черный кот. Звали его, как фараона
египетского, Рамзес. Жена души в нем не чаяла — умный был, рассудительный и
какой-то мистический. Смотрит так, словно все про нас с женой знает — мудрость
какая-то египетская в глазах. Из дома никуда не отлучался. Солидный, степенный.
Сам ласкаться никогда не придет, выжидает, когда ты его позовешь. Вкушает пищу
с достоинством, не торопясь, не чавкая. Вот таким макаром, Господи Боже мой.
Уехали мы с женой как-то в санаторий, а соседу дали ключ, чтобы приходил кота
кормить. Живем в санатории день, живем два, живем три. А жене неспокойно.
Мается она — как там кот. Наконец, приснился он ей. Она говорит:
— Ой, не могу, надо домой ехать, что-то неладное
там с Рамзесом.
Я говорю:
— Что ж неладное? Сосед его там кормит самым
лучшим. Покой у него дома и приволье. Пусть от нас отдохнет.
А она:
— Нет, надо, Никифорович, ехать. — В общем,
выпроводила она меня: — Съезди, — говорит, — на денек, проведай кота и опять ко
мне.