Ничего святого

– Хорошо. Но я рекомендую тебе не заваливаться к ней со всем своим барахлом. Зимние вещи, я думаю, тебе уже не нужны. Без книг первое время, возможно, ты тоже как-нибудь обойдёшься. Возьми учебники и одежды – по необходимости. Остальное пусть полежит у меня.

Я согласился.

Мы пробездельничали весь день, а вечером Гриша повёз меня к Насте.

– Куда ехать? – спросил он.

– Налево.

– А дальше?

– Я покажу.

Гриша пожал плечами, и мы поехали.

В машине играл диск Cinderella – альбом Once Upon A… – под него мы и ехали всю дорогу.

Когда играла песня Don’t know what you got, мы подъезжали к площади Гагарина.

– Знакомые места, – улыбнулся дядя.

– Да, – кивнул я. – Кстати, здесь нам направо.

Мы свернули на улицу Косыгина.

Вскоре я попросил заехать во двор – соседний двор с тем домом, где я родился, где прошло моё счастливое детство.

– Здесь? – спросил Гриша, когда мы остановились у Настиного подъезда.

– Да.

Он рассмеялся.

– Чего ты ржёшь?

– Ты знаешь, а ведь здорово получается. Я больше не буду лезть со своими замечаниями. Посмотрим, что из этого выйдет.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Ну, удачи тебе.

Мы попрощались.

Настя была дома. Когда я вошёл в квартиру, Она встретила меня самой доброжелательной улыбкой, которую можно встретить на просторах Вселенной.

– Наконец ты пришёл, – приветливо сказала она. – Я соскучилась.

На следующий день я должен был сдавать первый из вступительных экзаменов.

В ту пору МГУ ещё не признавал ЕГЭ, и все абитуриенты должны были пройти череду испытаний, чтобы их допустили к постижению знаний в Московском университете. Стартовым препятствием на пути алчущих основ журналистики был творческий конкурс. Первейшим делом всякий должен был предоставить по меньшей мере шесть публикаций в СМИ, из которых по меньшей мере трём надлежало быть датированными настоящим годом.

После дрожащий от страха абитуриент проходил в Храм Свободы и Знаний, также известный в цивилизованном обществе как «Дом на Моховой», где писал творческое сочинение на одну из предложенных ему тем.

Публикации у меня уже были: последние полгода я примерно раз в месяц писал для одного андеграундного журнала. Этот журнал издавался преимущественно в электронном виде, но вот-вот должен был перейти на печатную версию… если быть честным, это был просто сайт, где я писал обзоры на рок-концерты. Но стараниями Илюхи сайт с недавнего времени получил лицензию о регистрации средства массовой информации, что автоматически делало всё содержимое публикациями в СМИ.

В день дурака, как и полагается, мне предстояло написать творческое сочинение.

Войдя под сень Великого Крова, воздвигнутого возвышенными душами, я очутился здесь: в Храме Минервы, спокойном и отрадном. Здесь каждый луч солнца, каждое шелестение страницы накладывало печать грандиозного, значительного. Поднимаясь по широкой мраморной лестнице, я прикасался к истории: здесь, по этим самым ступеням, ходили Александр Иванович Герцен, Виссарион Григорьевич Белинский и Михаил Юрьевич Лермонтов. Это место было не просто воспето многочисленными студентами и выпускниками, оно впитало в себя весь их гений и несло его в себе, словно омут памяти в архитектурном воплощении.

Вкушая воздух совершенства, я поднимался на второй этаж – туда, где расправляются крылья мечтателей, туда, где Икар возносится к солнцу, а оно в восхищении ласкает его своим теплом и благоговейно даёт полёту фантазии воплотиться в своём просторе, – в Елизаветинскую аудиторию.

Этот просторный зал, обустроенный несколькими десятками рядов парт и скамеек, доставшихся в наследство из минувшего века, не был примечателен своим убранством, но был отмечен вниманием императрицы, которая величественно взирала на абитуриентов с портрета, ожидая от них великих подвигов и покорения неизведанных высот.

Экзаменаторы раздали листы, а затем вскрыли конверт и объявили темы творческого сочинения. Темы были абстрактные: «Происшествие на дороге», «День, который всё изменил», «Грехи наши» и «По ту сторону страницы».

Первую тему я сразу же для себя отмёл, – не оттого, что со мной никогда ничего не происходило на дороге, но потому, что само название было словно скопировано из передовицы уездной газеты и поражало воображение мелочностью своего масштаба. Я хотел рассказать про день, который всё изменил, – он случился со мной всего несколько дней назад, но эта тема была для меня слишком личной. Я отказался писать «По ту сторону страницы», трезво рассудив, что эту тему выберет большинство абитуриентов журфака, и я едва ли смогу прибавить к их измышлениям что-то новое. В итоге я взял самую грандиозную тему из всех представленных и начал писать.

На десяти листах я разобрал грехи, которые в христианской религии считаются наиболее ужасными и по этой причине называются смертными.

Я писал, что в отличие от заповедей Моисея, касавшихся отношений между людьми, 7 смертных грехов касаются отношений человека с Богом: