Мне в голову пришло сразу несколько красноречивых определений, которыми я хотел бы выразить всю экзистенциальную безысходность сложившейся ситуации, и наиболее ярко я смог описать действительность фразой:
– Это пиздец!
– Расслабься, мужик, не всё так плохо.
– Раз уж мы заговорили об этом, – неуверенно начал я, – не знаешь ли ты, насколько сейчас свободно её сердце?
Вопрос, заданный столь аккуратно, вызвал в Илюхе новый взрыв хохота.
– Насчёт сердца, – произнёс он, отдышавшись. – Я вообще не уверен, что у Насти оно выполняет какие-либо функции, кроме кровообращения. И вообще, хочешь понравиться Насте, завязывай с джентельменством. Либо ищи девушку в институте благородных девиц.
– Но отчего ты решил, что, если Настя тусуется с панками, в ней не может быть возвышенности и благородства?
– Эти качества не обязательно сопровождаются мильтоновскими оборотами.
Задумавшись над фразой друга, я признал в ней зерно справедливости и уже хотел было повторить свой вопрос, но Илюха меня опередил:
– Если же интересно, нет ли у неё постоянного парня, то, кажется, нет.
Меня очень больно зацепило слово «постоянного», и я попросил уточнить, что именно он имеет в виду.
Илья ничего не сказал: лишь посмотрел на меня взглядом настолько красноречивым, что дальнейших объяснений не потребовалось.
– А почему ты так уверен, что у неё были… – тема была очень щекотливая, и я не знал, как правильнее подступиться к ней, – эти… непостоянные…
Илья продолжал смотреть на меня своим твёрдым открытым взглядом, спокойно ожидая, пока я догадаюсь.
Что-то тяжёлое внезапно рухнуло мне в живот, грудь сдавило, словно я надел тугой женский корсет из китового уса, плечи мои ссутулились под необычайной тяжестью открывшейся мне истины, которую я предпочёл бы не знать.
– Ты… ты с ней…
– Да, – ровным тоном, в котором не было и тени смущения или стыда, ответил Илюха.
Он сказал эту фразу сразу, без раздумий, заминок и театральных пауз, но в тот краткий миг между вопросом и ответом, хоть всё уже было ясно, я надеялся, что он ответит «нет». И я принял бы это «нет» и даже на какое-то время (возможно, длиною в жизнь) поверил бы своему другу. Хоть рассудком я понимал, что отрицание ничего не изменит, что оно будет очевидной ложью, я хотел, чтобы он сказал «нет». Это волшебное слово дало бы мне возможность, надежду верить в то, что Настя представляет собой мой идеал женщины, она чиста и невинна, что она не спала с моим лучшим другом на какой-нибудь вечеринке.
Но Илюха ответил «да». И всё. Я ждал, что он скажет «это было только один раз» или «это для неё совершенно ничего не значило» – и тут же понял, что всего противнее мне будет осознание того, что девушка, в которую я влюблён (именно в этот момент я впервые осознал характер своих чувств) способна заниматься сексом не по любви, а просто так. В более широком смысле я отвергал саму идею, что Настя в принципе была способна заниматься сексом – именно сексом, без каких-либо чувств, поскольку в моём понимании плотское соитие между мужчиной и женщиной возможно лишь в случае их духовного единения. Говоря проще, я не признавал секс без любви и хотел, чтобы девушка, которую я полюблю, придерживалась той же позиции.
Шестнадцатилетний юноша, выросший на английской классике, я искренне верил, что любовь – понятие вечное, что единожды полюбив, невозможно когда-либо полюбить снова. Более того, я не видел разницы между состоянием влюблённости и любовью (признаюсь, мой бурный нрав нередко способствует тому, что я и теперь не могу отличить одно от другого).
И раз Настя спала с Илюхой, значит, она любит его. Если же не любит, то для неё секс не подразумевает чувств, она не хранит себя для единственного человека, которого полюбит, и…
С этим справиться мне помог косяк, который протянул Илюха.
В конце новогодних каникул я вернулся на Светлогорский проезд, который захватил меня безысходностью тусклых будней, хоть до конца праздников оставалось ещё несколько дней. Обыденность окутала меня, словно кокон, не оставив и следа от беспечной недели, проведённой на Большой Никитской, словно её и не было в моей жизни.
Игорь продолжал проявлять чудеса воспитания, мама корила меня за любую провинность, даже если таковых и не находилось, и я старался проводить время в гостях у Артёма, но тому на Новый год подарили несколько компьютерных игр, которые более не привлекали меня, и потому делать у Фадеевых мне было особенно нечего.