Ничей

— Ха! Ничего подобного. Будешь еще угадывать?

— Что, Забегалов сам явился?

— Нет, опять мимо. Тарарыкина Оксана Вениаминовна, бывшая моя коллега по издательскому дому.

— Старовата уже для искрометного секса.

— А для нашего дела самое то. Пытала морально: хотела узнать, кто написал заметку про управляющего делами.

— Какое дело «Канцелярской правде» до внутренних дел «Фактов и комментариев»?

Андрей посмотрел на меня как на психа.

— Не прикидывайся, а? С твоими внешними данными это бесполезно. Сам же всё отлично понимаешь! Оксану Вениаминовну попросила Алина Вениаминовна, а ее, в свою очередь, попросил кто-то из вашего дома.

— Даже догадываюсь, кто это мог быть, — сказал я, вспомнив наш с Тарарыкиной разговор о диссертации. — А, если не секрет, в каких отношениях Алина Вениаминовна с твоими боссами?

— Уже, считай, ни в каких, — чуть поразмыслив, ответил Бутурлин. — Она, между нами говоря, сама была акционером, когда работала у нас. Мелким, но всё же. Боссы думали, что она будет их интересы лоббировать в парламенте.

— Не лоббировала?

— Лоббировала, да. Только исключительно свои. Квартиру себе в центре сделала, машину, часы у нее коммерческие в двух вузах. Но фирме от этого ни холодно, ни жарко.

— И что фирма? — спросил я.

— Пригласили раз, другой. Пообщались. Потом договорились, что долю у нее выкупят. Вот и вся история любви.

— Ты раскололся?

— Не смеши, пожалуйста. Я и тебе-то не сказал! — Андрей засмеялся и пустил колечко сигаретного дыма. — Кстати, ты на фестиваль идешь?

— Молодежи и студентов?

— Остряк. Не молодежи, а серьезной прессы. Так идешь или нет?

— Пока не звали.

Андрей всплеснул руками. Фестиваль серьезной прессы был экстренно изобретен одним московским пиар-агентством, чтобы отщипнуть немного от нашего бюджетного пирога. По-моему, на каких-то других регионах этот опыт уже обкатали. Светлым умам из администрации легко и быстро внушили мысль о его полезности. Сначала акцию хотели назвать форумом качественной прессы, но потом слово «форум» посчитали слишком официальным, а «качественную» заменили на «серьезную», чтобы те, кого не возьмут на финальную пьянку, обижались не так сильно.

— Если тебя не звали, то кого же зовут?

— Спикеру, я знаю, приглашение пришло. А мне никто ничего не слал и не передавал, — я тоже развел руками.

— С ума сойти, правда… Слушай, давай я тебе одно дам. У нас всё равно два приглашения на редакцию газеты.

Тут настала моя очередь смеяться.

— Это мне как явка с повинной зачтется?

— Какая явка? Не понял.

— Понимаешь, Андрей, товарищ Забегалов уверен почему-то, что заметка про него — моих рук дело.

— Ну, вы даете! — директор издательского дома чуть не пролил кофе себе на штаны. — А я-то голову ломал, зачем Оксана про тебя всякие дурацкие вопросы задавала.

— Например?

— Например, часто ли мы с тобой общаемся.

— Ладно, — я тоже решил сменить тему. — Вам с выборов-то перепадает что-нибудь?

— Перепадает, ага. Все норовят на дурачка обслужиться!

— Оппозиция, что ли?

— Какая, на хрен, оппозиция! Наша многоуважаемая «Ядрёная Россия»! Везут из Москвы своих свадебных генералов, репортажи про них, значит, пиши, а насчет оплаты — потом, потом… Я тут одного политтехнолога уже завернул обратно.

— Не боишься отношения испортить?

— Ай, с кем там портить? Они сами про меня на следующий день забудут.

— И не пишете бесплатно?

— Не пишем принципиально, — заявил Андрей. — Я сам только одно исключение допустил — конечно, по согласованию с боссами.

— Какое?

— Коле Ухову помог без денег. Я его сто лет знаю, мировой мужик! Забомбили прямую линию с ним на целый разворот.

— У него шансов нет на Госдуму. Он далеко стоит в региональном списке, — напомнил я.

— Знаю. Зато он весной в мэры собирается.

— Ух ты!

Будущий мэр — это всегда серьезно. Вопреки суждениям о бедности главного губернского города и скудости его казны, здесь еще было что взять. Упомянутый кандидат Коля Ухов тоже работал спикером — только городского Совета. Там крепких хозяйственников с колхозной закваской было явно меньше, чем у нас, но водилось больше молодых и цепких ребят из бизнеса. Их спикер, классический улыбчивый рубаха-парень, сам бизнесом не занимался. Сбросив комсомольскую шинель, он ковал аппаратную карьеру. Досужих домыслов про него и его друзей-коммерсантов ходило много. Если верить им (домыслам), то ли они (коммерсанты) его спонсировали, то ли он продвигал их нужды через депутатское собрание. В чем дружно сходились независимые источники, не желавшие называть себя — это в уверениях о беспробудном пьянстве Коли. В целом общественность воспринимала его не слишком серьезно, и Николаем Михайловичем спикера называли только в официальных сообщениях.

Андрей, насколько я знаю, в юности тоже грешил марксизмом и посетил немало комсомольских аппаратных застолий. Определение «мировой мужик» я вполне мог отнести и к нему.

— Уверен, что он пойдет?

Бутурлин помялся.

— В чем сейчас можно быть уверенным? Сначала пусть федеральные выборы закончатся.

— О том и речь. Я, допустим, слышал в нашем здании, что от «Ядрёной России» Колыхаева в мэры двинут.

— Этажерочника? — вскинулся Андрей.