Ничей

Разъехались мы около часа ночи. Я вышагивал как заправский кавалерист, ноги подкашивались. На финишной стадии ненавистница капитализма налегала на устную форму и чуть не оставила меня без надежды на продолжение рода.

— Я всё равно не понимаю, зачем тебе это надо, — задумчиво произнесла она, когда мы спускались в лифте.

— Ты о чем? — не понял я.

— О выборах. Ты же сам был одним из них… и вообще.

— Я в партии не состоял.

— Всё равно.

— Если мы выиграем, это станет предметом моей профессиональной гордости, — постарался доходчиво донести я.

Глава седьмая

Бить в лоб

— Следят за нами сегодня, прямо с обеда, — подтвердил Фурсов, когда мы снова поднялись из подвала на перекур.

Курил он, а я просто дышал свежим воздухом. В полевом штабе после мимолетного затишья опять было многолюдно. Даже многолюднее, чем раньше, до нашего с Андреем и Фурсовым путча. Роман сразу энергично взялся за дело, созвал своих агитаторов и разделил между ними участки. Его бойцы уже провели разведку местности, сегодня ожидалось получение буклетов для разноски.

Серую «девятку» с двумя буквами «ц» в номерах я заприметил и выделил не сразу. Днем наша сторона улицы становилась местом сплошной парковки. Население частично поправило платежеспособность после новогодних каникул и двинуло по магазинам. Кроме случайного элемента, рядом с нами парковались обитатели разных офисов. Валерий Сергеевич тоже ел свой хлеб недаром и вероятного противника держал на мушке. Само собой, условно. Это было одно из его любимых словечек: «условно».

— А пушка у тебя есть? — спросил я его впервые с начала кампании.

Зам по безопасности таинственно улыбнулся.

— Кое-что есть.

— Официально?

— Нам без бумажки нельзя, — степенно ответил Фурсов.

— И каковы наши намерения?

Вместо ответа Фурсов прицельно бросил окурок в урну и широким шагом в армейских своих ботинках направился в сторону неприятельской машины. Та взвыла и резко взяла с места, причем так, что шины завизжали. Оказавшись у бордюра, мы смогли наблюдать лишь ее габаритные огни, быстро удалявшиеся в полутьму.

— Понтуются, — насмешливо произнес Валерий Сергеевич.

— Почему?

— Двойное «ц» обычно у судейских или прокурорских. Бывает, и менты себе ставят, для форса.

— Вроде как «цыц»? — уточнил я.

— Типа того.

Обновленный штаб набирал обороты, но кандидат с каждым днем делался всё мрачнее и раздражительнее. Володин текст для буклета он долго вертел и так, и этак, разве только на зуб не попробовал. Наконец, достал ручку с золотым пером и завизировал. Потом опять вернулся в исходное положение, вычеркнул фразу в первом абзаце и сказал с иронией:

— Вот ты пишешь, что я сделал себя сам. Неправда это, мама с папой постарались.

Володя покраснел.

Я подумал, что устаю, пропускаю очевидные ляпы.

— Что с баннерами? — спросил у меня Макеев.

— Места определены, договоры согласованы.

— Ну-ка, дай список еще раз, — он протянул руку.

Пробежав глазами лист бумаги, а потом приложенные к нему фотографии, Георгий Александрович сказал:

— Вот здесь на хрен не нужно.

Я заглянул в список. Имелась в виду точка возле моста, откуда недавно выкорчевали трамвайные рельсы.

— Вы сами хотели, — пожал я плечами. — Большой поток транспорта, эффект должен быть.

— Да какой там эффект? Бабки из деревень едут на базар и с базара! — фыркнул он. — Убирай.

Андрей пошевелился на своем стуле, но никак не комментировал. Было понятно, что договор придется не только править, но и утрясать с рекламным агентством заново. Между тем, моему юристу было действительно нехорошо. Врач надавал ему кучу направлений на анализы и особо не обнадежил.

— Когда фотосессия? — поинтересовался я у клиента.

— Нужна она? — с двусмысленной интонацией спросил он.

— Обязательно.

— Не фотосессиями выборы выигрывают.

— Георгий Александрович, вы сами всё знаете не хуже меня.

— Знаю-знаю. Завтра не смогу, на послезавтра заказывай съемку.

— Послезавтра с утра баннеры должны висеть, — напомнил я.

— Ну, придумай что-нибудь! — заявил он. — Старые мои диски возьмите, выберите фото поприличнее. За что деньги получаешь? Алёна где?

— У Василия Александровича, — мстительно сказал я.

— Гони ее сюда, нечего там болтаться! Володь, — повернулся Макеев к нашему журналисту, — ты газету мою делаешь? Пишешь?

Паньшин встрепенулся.

— Георгий Александрович, нам с вами надо посидеть, поговорить под диктофон. Фактуры маловато.

— Япона мать! — уже откровенно вспылил кандидат. — А что ты раньше молчал? Почему ему не сказал? — он кивнул в мою сторону. — Почему мне сам не позвонил?

— Давайте прямо с утра завтра, — предложил Володя. — Или в обед.

— В обед обедать надо! — отрезал Макеев. — У меня без тебя три встречи завтра.

Я подумал, что клиент, кажется, не на то расходует свое драгоценное время. Георгий Александрович явно продолжал попытки заручиться чьей-то поддержкой: то ли еще каких-то недобитых партий, то ли не представленных в депутатском корпусе провинциальных олигархов. Меня упорно не покидало ощущение, что это пустейшее из всех занятий. Пора было бросать вращаться и выслушивать басни. Следовало, в самом деле, окунаться в народ.