Ничей современник. Четыре круга Достоевского.

Мы ограничиваемся здесь весьма жёсткими хронологическими рамками: в основном 1876–1881 гг. (т. е. кануном и разрешением второй – как её до последнего времени называли – революционной ситуации в России). Думается, что сфокусирование исследовательских усилий в одной исторической «точке» будет способствовать более отчётливому различению того, что окажется в «фокусе».

Сразу же оговоримся.

В центре нашего внимания прежде всего Достоевский-публицист. Ибо отношение Достоевского к русской революции, явленное в сфере собственно художественного творчества, столь многозначно и обладает таким широким идеологическим спектром, что даже беглое рассмотрение этого вопроса потребовало бы пространства, далеко превышающего возможности данной главы. В романном мире Достоевского исходный импульс нередко оборачивается такой множественностью художественных значений, что «окончательный» результат вступает в противоборство со своим идейным посылом. Художественные аргументы Достоевского действеннее его логических построений, несмотря на то (а может быть, именно потому!) что первые как бы заключают в себе собственные контраргументы. Поэтому проникновение в художественную диалектику Достоевского требует особого (прежде всего ориентированного на поэтику) подхода.

Здесь же проблема рассматривается отнюдь не в исчерпывающем художественном объёме, а гораздо у́же – с вычленением «программирующих» мировоззренческих доминант.

У автора «Карамазовых» не существовало идеологий «на случай»: для художества и для «всего остального». Мирочувствование было одно. Претерпевая сильнейшие трансформации, оно тем не менее обладало устойчивыми признаками, которые определяли творчество писателя в целом.

Об этом и пойдёт речь.

Нигилист из Смоленска

20 мая 1876 г. X. Алчевская записала в дневник: «Резче всего запечатлелась у меня в памяти следующая черта, выдающаяся в Достоевском – это боязнь перестать понимать молодое поколение, разойтись с ним. Это просто, по-видимому, составляет его idée fixe. В этой idée fixe вовсе нет боязни перестать быть любимым писателем или уменьшить число поклонников и читателей, нет; на расхождение с молодым поколением он, видимо, смотрит, как на падение человека, как на нравственную смерть»[322].

Ещё при жизни автор «Бесов» был зачислен в ряды ярых противников той самой молодёжи, с которой, по словам Алчевской, он так боялся «разойтись».

Зимой 1879 г. Е. Леткова-Султанова (впоследствии – беллетристка и переводчица, а тогда – юная 22-летняя девушка) вознамерилась посетить Достоевского. Когда она сообщила о своём намерении писателю Ивану Александровичу Гончарову, «он сказал вяло, равнодушно, как всегда, как бы не придавая значения своим словам:

– Молодёжь льнёт к нему… Считает пророком… А он презирает её. В каждом студенте видит ненавистного ему социалиста. В каждой курсистке…

Гончаров не договорил. Хотел ли сказать какое-нибудь грубое слово, да вспомнил, что и я курсистка, и вовремя остановился, – не знаю.

Я не пошла к Фёдору Михайловичу»[323].

Другие, менее робкие, – шли. И – не жалели. Как мы уже убедились, можно говорить о «беспримерном у нас на Руси» общении автора «Дневника писателя» – именно в его последние годы – с широчайшими кругами русского общества.

И прежде всего – с молодёжью.

Одна из главок январского «Дневника» за 1877 г. заканчивается следующим образом: «А впрочем, неужели и впрямь я хотел кого убедить. Это была шутка. Но – слаб человек: авось прочтёт кто-нибудь из подростков, из юного поколения…»[324]

«Да, я подросток и… переменился», – откликнулся на эти слова один из представителей «юного поколения», ученик 7-го класса смоленской классической гимназии, подписавший своё доселе не публиковавшееся послание инициалами N. N. Любопытно: «перемена», о которой толкует автор, совершилась с поистине сказочной быстротой. «…Купил я Ваш январский “Дневник” и начал читать, особенно меня заинтересовало начало первой главы и I и II статьи второй главы. Эти места из “Дневника” я прочёл несколько раз и сделался последователем Ваших идей, проводимых здесь»[325].

Юный неофит торопится высказать писателю внезапно посетившие его чувства: «Да! Многим я обязан Вам, Вам, замечательный человек! Вы делаетесь моим наставником! Я с удовольствием перечитываю Ваш “Дневник” за прошлый год и с нетерпением ожидаю следующих выпусков. Ах! Зачем он не выходит несколько раз в месяц, зачем я не могу ежедневно читать такие вещи!!!»

Чем же вызваны столь бурные восторги 17-летнего юноши из города Смоленска? Не станем скрывать: он ликует, что избавился от влияния пагубных социалистических идей. И в этом, по-видимому, помог ему Достоевский.