Ничейная земля

— Да нет, — усмехнулся он. — Просто гулял. Нельзя, что ли?

Но я понял, что он в самом деле караулил Антона и только из-за моего присутствия не решился приблизиться к нему.

— Делать тебе нечего, Миша, — сказал я. — Кстати, кто тебя просил разговаривать с этим мальчиком и запугивать его?

— Поверишь ли — хотел помочь вам, педагогам, — проговорил он — то ли с издёвкой, то ли серьёзно.

— Помочь?

— Ну да. Вы же с ними цацкаетесь, слово боитесь им сказать, чтобы как-нибудь не ранить их неокрепшую психику — ну, и тому подобная педагогическая муть. А они плевать на вас хотели. С ними надо по-другому.

— Спасибо, — перебил я. — Если нам, педагогам, понадобится твоя помощь, мы обратимся прямо к тебе, а пока, если тебя не затруднит, держись от школы и от детей подальше.

— Даже так? — усмехнулся он, пыхнув сигаретой.

— Да, так, — кивнул я. — Я вынужден просить тебя об этом. Я по-хорошему тебя прошу, Миша.

Он шагнул ко мне, подошёл вплотную, так что его плечо почти касалось моего. Его лицо в серых, как сталь, сумерках выглядело мертвенно бледным. Я пытался понять, был ли он сейчас нормальным, или же у него снова был приступ сумасшествия.

— Неужели ты умеешь и по-плохому? — Он выпустил клуб дыма мне в лицо.

— Да, кулаками махать я, может быть, не очень хорошо умею, — сказал я, разогнав рукой дым. — Это больше по твоей части. Но есть и другие средства воздействия.

— Что я слышу! — проговорил он с холодной усмешкой. — Что это было? Угроза?

Я не стал больше разговаривать и, обойдя Мишку, пошёл своей дорогой. У меня вдруг страшно разболелась голова — тяжкой, пульсирующей, нарастающей болью. Добравшись до дома, я упал на кровать — даже не стал ужинать. Перед глазами мелькали коты в галстуках и девочки в ярких платьях.

VIII

В понедельник после шестого урока, когда я уже собирался идти домой на обед, в дверь постучали. Это был вежливый, аккуратный стук — ровно три раза: тук-тук-тук.

— Да-да, — отозвался я.

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул Антон.

— Здрасьте, — сказал он смущённо.

— Здравствуй, здравствуй, — ответил я, кивнув. — Зачем пожаловал?

Он смутился ещё больше, повис на дверной ручке, переминаясь с ноги на ногу.

— Ну… Это… Вы же сказали, что я могу приходить. Вы сейчас не заняты?

— Заходи, — сказал я.

Он вошёл нарочито небрежной походкой вразвалочку, стряхнул с плеча рюкзачок и плюхнулся за первую парту перед моим столом. Чем-то он напоминал Мишку — не нынешнего, а прежнего, такого, каким я знал его раньше. Может быть, дело было в лёгком рыжем отливе его строптивых вихров — таких же непокорных и буйных, какие были когда-то у Мишки. Может быть, он походил на Мишку смелым и дерзковатым взглядом, а может быть, чем-то ещё, чего я не мог точно определить. Он сидел передо мной — хулиган и забияка, бросающий вызов всем правилам и требованиям, сидел и ждал, что я скажу.

— Я слышал, ты сегодня опоздал на первый урок, — сказал я.

— С сестрёнкой водился, — ответил он. — Мамане надо было в магазин сходить.

— А сколько твоей сестрёнке?

— Два с половиной.

— И часто тебе приходится с ней водиться?

— Частенько.

— Наверно, это скучное занятие, и тебе хотелось бы заняться вместо этого чем-то своим?

Он пожал плечами.

— С Машкой не соскучишься, — усмехнулся он. — За ней глаз да глаз нужен. Везде суётся, только успевай её оттаскивать.

Я сел за стол.

— Ну что ж, с семьи и начнём. Как по-немецки будет "мама"?

— Die Mutter, — ответил Антон.

— А по-английски — mother. Как будет "отец"?

— Der Vater.

— По-английски "отец" — father.

— Похоже звучит.

— Это потому что английский и немецкий языки — родственные, они принадлежат к одной группе — германской. В этих языках много слов с одинаковыми корнями. И вообще, человеку легче учить второй иностранный язык, когда он уже знает какой-нибудь один — или хотя бы знаком с ним.

Антон достал толстую тетрадку и записал свои первые английские слова — "мать", "отец", "брат", "сестра", "бабушка", "дедушка". Я объяснил ему кое-что из грамматики, постоянно проводя параллель с немецким языком и указывая на сходства и различия. Антон оказался очень понятливым и любознательным; выяснилось, что и в немецком языке у него имелись неплохие познания — и это притом, что особой прилежностью и трудолюбием он не отличался. Мы не заметили, как пролетело время; я не успел сходить домой пообедать, но не слишком жалел об этом. Мы договорились встречаться по понедельникам в это же время и по субботам после четвёртого урока. Записав свой номер телефона на бумажке, я протянул её Антону:

— Вот… На всякий случай.

Мы встретились в субботу, а потом, как и договаривались, снова в понедельник. Антон был пунктуален, всегда являлся в назначенное время и не пропускал занятий, выполнял и небольшие домашние задания, которые я ему давал. Со своей стороны я, как и обещал, следил за поведением Антона. Нельзя сказать, что Антон моментально исправился: за ним ещё водились кое-какие грехи, но он по крайней мере старался не совершать их умышленно, и они стали не такими серьёзными. Но однажды он всё-таки не удержался.