Ничейной земли не бывает

«Ты идиот, Стефан!» — написала Фридерика пальцем на запотевшем от ее дыхания стекле и тут же, словно опомнившись, стерла написанное. Нет, отец не заслужил этого. Таких отцов еще поискать надо!

Фридерика хотела помочь отцу, но понимала, что ничего не может сделать. Это было похоже на сон, когда видишь человека в опасности, хочешь ему помочь, а сам не можешь «двинуться с места.

Она отошла от окна, опять села на кровать и закрыла глаза. Сжав виски ладонями, попыталась сосредоточиться на чем-либо, однако ей это не удалось.

Ей стало жарко, и она сняла пальто. Она вдруг поймала себя на мысли, что с раздражением думает о брате. «Но почему? Разве все, что я делаю, не в его интересах? Конечно, именно в его интересах и ради него… Неужели с ним произошло что-нибудь страшное?»

Некоторое время она неподвижно сидела на краю кровати, занятая своими невеселыми думами. Потом решила, что если хочет помочь отцу, Стефану, всей семье, то должна как можно скорее уехать отсюда, а для этого ей нужно хотя бы несколько часов поспать.

Фридерика быстро разделась, бросила белье на спинку стула и пошла в душ. Холодные упругие струи освежили ее, и на какое-то мгновение она позабыла обо всем на свете. Пока она стояла под душем, она ничего не ощущала, кроме своего тела. Промассировав кожу руками, она выключила воду и хорошенько растерлась махровым полотенцем. И тут, впервые за последние несколько часов, когда Фридерика отключалась от мыслей о майоре, она вдруг вспомнила о нем. И первое, что она себе представила, были его руки с широкими ладонями. Стоило только подумать об этом, как ей сразу же захотелось, чтобы он оказался рядом и нежно дотронулся до нее.

Но когда она пришла из ванной, ее мысли снова вернулись к Стефану. «Сколько часов прошло, как он исчез? — подумала Фридерика. — Быть может, следует заявить об его исчезновении в полицию?» И она бессильно опустилась на кровать.

* * *

Сидя возле открытого люка, Литош посмотрел на небо. Всю ночь он спал, однако не чувствовал себя отдохнувшим. Такое состояние продлится, видимо, еще несколько дней, пока он полностью не отоспится. Это он хорошо усвоил по последним учениям.

Солнце было скрыто тучами. Литош не любил длительных перерывов во время учений, поскольку каждую минуту приходилось ждать сигнала тревоги, а человек, как известно, не может долго находиться в состоянии напряжения. Постепенно, помимо своей воли, он успокаивается, и именно тогда, как правило, и раздается приказ на наступление.

Правда, сегодня обстановка была иной. До обеда батальону предстояло заниматься. Утром на лесной лужайке приземлилось несколько вертолетов, которые на рассвете следующего дня или ночью, забрав десантников, улетят в район, пока что никому из солдат не известный. А сейчас в течение двух-трех часов солдаты будут отрабатывать приемы посадки и высадки, доводя их до автоматизма.

Сразу же после подъема командир роты собрал всех водителей, которые останутся при своих машинах и не примут участия в высадке десанта, и строго-настрого запретил им появляться даже на опушке. Вскоре туда прибыл целый кортеж машин. Насчитав более пятнадцати, Литош сбился и оставил это занятие. На машинах, конечно, прибыло не только начальство, но и множество наблюдателей.

Однако Литош всего лишь солдат и водитель бронетранспортера. И сейчас ему хотелось одного — стоять у шлагбаума, к которому, выехав из лощины, направлялись машины. Лощина находилась не дальше чем в пятнадцати метрах от леска, в котором стоял его замаскированный бронетранспортер. Солдат у шлагбаума имел право одни машины пропускать, а другие останавливать и заворачивать обратно. Так вот Литош — он решил это про себя — пропустил бы дальше только три машины, а именно: машину командира полка полковника Ляйхзенринга, машину полковника Шанца и машину командира дивизии генерал-майора Вернера.

Однако автомобиля командира дивизии почему-то не было видно, возможно, он и не собирался приезжать сюда, а вместо него приехал полковник Бредов, которого Литош ни за что не пропустил бы.

Все солдаты батальона полетят на вертолетах, выполняя роль воздушного десанта, а он, Литош, вынужден будет остаться здесь, на земле. В первый раз за службу Литош пожалел, что он водитель, а не рядовой солдат. Лететь на вертолете он не боялся, хотя ему еще ни разу не доводилось подниматься в воздух. Работая на высотных стройках, он чувствовал себя так же хорошо, как и на земле, а вертолеты, как ему казалось, вряд ли поднимаются выше двадцатиэтажного здания. Однако водителям транспортных средств было приказано оставаться около своих машин. Более того, им объяснили, что все они должны хорошенько отдохнуть и выспаться, так как ночью им предстоит совершить марш в сто двадцать — сто пятьдесят километров.

Вот уже более полутора часов на просеке не показывалось ни одной машины. А со стороны лесной лужайки слышался то усиливающийся, то стихающий шум вертолетов. Из-за бронетранспортера показался Фихтнер, а с ним еще трое солдат роты. Фихтнер уселся неподалеку от Литоша на пень и, взяв в руки сосновую шишку, начал ее раздирать.