Ничья…

Влада оставалась одна в доме весь день. Она успела осмотреть его вдоль и поперек, найдя удивительно органично сочетающимся с самим Васелем – в меру современным, даже эргономичным, но с умело и эклектично вплетенными в дизайн элементами Востока. Поскольку в своем шкафу она отыскала только совершенно провокационные, возмутительные вещи, зашла в его гардеробную, которая не была заперта… Его запах, его одежда. Она медленно провела по висящим в ряд пиджакам, рубашкам, футболкам, словно материально ощущая его ауру. Закрыла глаза, мысленно представляя его. Она любила и горела, вопреки всему. И самое чудовищное, вчерашний унизительный вечер запомнился ей лишь ярчайшим оргазмом. Он поглотил все, все ее унижения, его грубость, презрение. В сухом остатке все, что она ощущала – долгожданное удовлетворение от близости с ним, пусть и такой жестокой… Она зависима от него. Он действительно наделен уникальной способностью парализовать ее, делать пластичной под его желания. С этим надо как – то бороться. Как когда – то, до всех этих ужасных событий, накинула одну из многочисленных белых рубашек на себя – поверх самого невинного белья, которое только хранилось в ее шкафах. Пошла вниз. Огромная библиотека, где девушка зависла на пару часов, совершенно потеряв чувство времени, кинозал, красивейший бассейн… Она переделала все, что только можно, и к вечеру уже конкретно изнывала от тоски. Перестала смотреть на часы – от этого становилось как – то совсем грустно и одиноко…  – Пойду искупаюсь в бассейне, – пронеслось у нее в голове. Девушка спустилась вниз, скинула рубашку, окунулась в зовущую прохладу воды прямо в том белье, которое было надето на нее. Проплыла несколько кругов, с сожалением поняла, что не взяла никаких полотенец. Выйдя из воды, накинула на себя брошенную на шезлонге рубашку, и пошла в дом, оставляя на полу мокрые следы от босых ног. И тут, в дверях, глаза сталкиваются с двумя синими океанами… Он дома, он смотрит на нее, полностью мокрую. Захотелось убежать и спрятаться, она была такой уязвимой…В душе смятение.. Первое, что почувствовала – радость… Он пришел… Сейчас, она поговорит с ним, прояснит, горячность вчерашнего дня должна была остыть.

Он обводит ее взглядом, сглатывает. Взор Влады падает на его вздымающийся кадык. Неимоверно сексуальный, манящий…

Не спрашивая ее согласия, набрасывается на нее, поднимает под ягодицы, прижимает к ближайшей стене, предусмотрительно поняв, что охват камеры туда не попадает. Целует страстно, призывно.

Она вдруг замечает перевязанную опухшую руку со следами запекшейся крови на бинтах.

– Боже, Васель, что это? –пытается взять его кисть, вырваться из его захвата, чтобы осмотреть повреждение, видно, волнуется, переживает. Не до игр… – сильно болит?

– Сильно болит, не рука, – шепчет он полупьяным от возбуждения и переполняющих эмоций голосом, – на хрен руку, иди сюда.

Снова прижимает к себе так, что дыхание спирает, резко снимает полумокрую рубашку, сам намокая о влажности ее тела, хватает затуманенным взглядом прилипшее к женским изгибам белье, не предназначенное для купания, поэтому теперь едва скрывающее что – то от взора посторонних.

– Ты так плавала? Под камерами? – шепчет зло, ревностно, но неизбежно возбужденно, – поговорим потом об этом, серьезно поговорим.

Но его слова не звучат, как угроза. Сегодняшний Васель другой… Не тот, что вчера… Стаскивает мокрый лифчик, пытается снять трусы, но они предательски прилипли к ногам, нетерпеливо разрывает.

Входит быстро, надрывно выдыхая, закидывая голову от удовольствия…

Они не сдерживают себя, это форменное сумасшествие, продолжающееся несколько минут. Разрядка опять мощная, стреляющая, возносящая к звездам, которые стали потихоньку собираться на вечереющем небе…

– Сдохнуть, как хорошо… – шепчет он ей в шею, прикрыв глаза и все еще содрогаясь от оргазма… – С тобой всегда только так, Влада…

***

Теперь они сидят на мягком диване. Она в его футболке на голое тело, он с обнаженным торсом. Оба расслабленные, довольные. Влада занимается его рукой, сокрушенно возмущаясь тому, какие глубокие порезы от стекла. Она даже как – то умудрилась вытащить пинцетом небольшой осколок, видимо, упущенный из виду обработавшим руку Аделем. Ей словно больно за него. Он чувствует это и ловит себя на мысли, что ему приятно, что она так волнуется… Никто так раньше за него не волновался. Только формально. Как за тело государственной важности, как обычно сухо говорят телохранители о своих объектах. Та же Мирна сегодня поинтересовалась о его ране деланно, бегло… Все фальшивка, кроме Нее.

Мажет зеленкой один из порезов, он шипит от боли, нарочно, чтобы снова вызвать этот обеспокоенный блеск в ее глазах. А она дует, как в детстве, на рану. И тут же, как назло, в голову лезут другие картины – про то, как пырнула Карима. Как ухаживала за ним, наверное…

– Ему так же дула на рану? – спрашивает, несильно схватив за подбородок и поворачивая лицо на себя.

А нежный, заботливый блеск в ее глазах резко сменяется на другой блеск – от боли и слез…