Ничья…

– Васель, прекрати. Я больше так не могу. Прошу тебя. Мне больно, – не врет, она на грани. – Я люблю тебя. Разве не это самое важное? Перестань бичевать меня за него…

Жалостно всхлипывает. Он молчит, крепко прижимая ее к себе. Гладит за волосы. Думает… Так продолжается несколько минут, а потом он нарушает молчание.

– У меня не было ничего с Амаль… Все, что думает Карим – неправда… – ловит на себе ошарашенный взгляд Влады…

ГЛАВА 12

– С Амаль меня познакомил в Дамаске Карим. Мне сразу она понравилась, но только как человек. Девушка редкой глубины ума и интеллекта. Мы проводили почти все свободное от учебы время втроем – заканчивали уроки и ехали с моим водителем за ней в университет. Наши общежития – ее в кампусе и наш корпус в гимназии – были рядом. Амаль была прирожденным педагогом, и с лихвой тренировала свои навыки и таланты на нас. Непринужденно, словно обводя вокруг пальца, она провоцировала в нас тягу к чтению. Мы и сами не поняли, как под ее руководством стали заядлыми книгочеями. Ее особой слабостью была арабская поэзия. Она могла часами говорить о ней, часами возбуждать в нас интерес к форме и содержанию совершенного арабского стиха… Я бы, наверное, мог ею увлечься, если бы был постарше, а еще если бы не понятие мужской дружбы. Знаешь, есть такое в мальчишках – они никогда не допустят мысли о том, что твоя сестра может встречаться с твоим другом. Срабатывает какой – то внутренний инстинкт защитника, собственника. Амаль для меня была до конца сестрой друга. Поэтому я сразу и изначально купировал все мысли о ней как о женщине… К тому же, тогда меня больше интересовали скорее физиологические стороны общения с женщинами. Не готов я был к большой и серьезной любви, которая могла быть с ней как с девушкой из приличной, консервативной семьи – там ведь сразу только помолвка, брак. Другого варианта с ней дано не было…

Тем летом мы уехали к ним под Хомр, на ферму. Я обожал лошадей и природу, рядом был лучший друг, наша общая сестра и друг Амаль, да и в Дамаске я был особо никому не нужен из своих родственничков. Мы весело и беззаботно проводили время. А потом туда приехала из Парижа их наглая и сексуальная кузина Ранья. Она была всем тем, что тогда я искал в девушке – развратной, смелой, дерзкой, доступной, готовой на сумасшествия. Мы просто развлекались. Убегали от ничего не подозревавших Карима и Амаль на сеновал, познавали себя и друг друга. Вернее, искушенная Ранья открывала для меня все более яркие страницы взаимоотношений между мужчинами и женщинами, тогда еще я мало чем мог удивить женщину, кроме природных инстинктов и внешности. Все было прекрасно, пока однажды она не призналась мне, что ее жадные сексуальные эксперименты не ограничиваются только мужчинами. Она считала себя бисексуалом и активно, как она выражалась, «прощупывала» эту свою сторону. И я даже в самом страшном сне не мог представить, кто станет для нее вот таким вот «объектом» для изучения себя… Для меня до сих пор загадка, как она смогла заморочить голову Амаль, скажи мне, что та сходила по ней с ума, я рассмеялся бы в лицо. Амаль была серьезной и целостной натурой, полная противоположность пустой и пошлой Ранье, я бы ни за что не поверил, если бы сам случайно не увидел, как они целуются за сараем.

В тот день Амаль заметила меня. А вечером тет – а – тет обо всем призналась. И самое ужасное, если для Раньи все это было легким развлечением, то для Амаль – настоящей влюбленностью, той самой, которая сносит крышу и может заставить натворить дел. Страшнее всего было, то, что она страдала от понимания всего ужаса и порочности ситуации для нее. В собственных глазах она была не просто лесбиянка, фактор чудовищный и обескураживающий в арабском консервативном обществе, она была еще и ее кузиной, той, которую, думала, любила запретной любовью. За такое бы Амаль не просто подвергли семейному остракизму, ее бы могли… да я даже не знаю…для семьи разглашение такой информации означало бы полный, абсолютный, бесповоротный крах…