И он ушел, оставив ее разбитой, так еще и с навязанным чувством вины… Может это она виновата в том, что они проигрывали?! – злобно выругалась про себя девушка. Но потом осознание реальности снова ее затопило. Ему было нелегко… Смешно это отрицать… Снова мысли о любимом Дамаске, о всей этой чудовищной ситуации в стране… Ее сковала дикая опустошенность, зияющая в сердце. Словно из него вытащили все тепло. Ей было так жаль этих погибших страшной смертью, словно в агонии ада…Так жаль Сирию…Эта война разделила сирийцев на два непримиримых лагеря. Так, как разделяет врагов. Но ведь они не враги! Они говорят на одном языке, они любят одни и те же песни, кушают одни и те же блюда…Это зло. Зло, пожирающее людей изнутри. Выедающее разум, мудрость, честь…Иностранные наемники уедут. Другие страны, замешанные в этой войне, реализуют свои интересы… Диссиденты за рубежом обогатятся и обставят дорогими вазами свои дома в элитных пригородах Парижа и Лондона…Но Сирия оправится ли от этой заразы? Залижет ли свои раны?
На ее глазах выступили слезы. Горло пересохло и сжалось. Она пыталась абстрагироваться от этого. Пыталась закрыть на все это глаза, но не могла. Не могла выдавить из себя и капельки оптимизма.
За всеми переживаниями девушка не заметила, как заснула. Сон был беспокойный и некрепкий, поэтому она почти сразу проснулась от нежных прикосновений к ее лодыжкам.
– Васель, – проговорила робко Влада.
– Малышка, я сейчас скажу тебе кое – что, а ты запомни это на всю жизнь. Я никогда не был с тобой честен, как сейчас. Это та правда, которую я готов вырезать на своей коже, рядом с татуировкой твоего имени…
Девушка была потеряна и обескуражена от его слов. Еще какое – то время назад она бы отдала все за такие слова, но сейчас, в ее нынешней ситуации, они словно вешали дополнительные цепи на ее шею, словно шептали ей – оставь мысли о свободе, оставь мысли о себе прежней… И она боялась, что рано или поздно он сможет затопить ее сознание, подобно водохранилищу, покрывающему каждый миллиметр некогда обитаемых населенных пунктов, полей, лесов… Он уже почти это сделал… Куда делась та Влада, которая еще пару недель назад была готова выцарапать ему глаза за то, что запер ее в комнате…
– Завтра я отвезу тебя на аэродром и ты улетишь на вертолете на побережье, в мой дом… Обещаю, что вырвусь туда, как только улажу все дела… А ты загорай, купайся в море, наслаждайся жизнью и безопасностью, и не думай ни о чем… Мне вообще не стоило посвящать тебя во все эти ужасы…
– А если я не хочу уезжать? Если я хочу быть с тобой…
Васель печально улыбнулся, нежно погладив ее по щеке.
– Мустахиль… (араб. – невозможно)…
Влада закрыла глаза. Вся эта ситуация в очередной раз отдавала пресловутым дежа вю. Почему так много параллелей с Каримом? Почему у нее стойкое ощущение, что она все это уже проходила… А может и не стоило искать в их действиях параллелей. Все – таки, каждый мужчина сделал бы все, чтобы защитить любимую…
– Сегодняшняя ночь наша, хабибти, давай не будем ее терять… – голос такой обволакивающий, нежный, манящий… Он ласково гладит ее по лицу, руки спускаются все ниже по телу…
Она покорно опрокидывается на кровать, расставляет руки, и они утопают друг в друге.
ГЛАВА 18
Наверное, впервые после их первой ночи они занимались не сексом, а любовью. Медленно, чувственно, запоминая, поглощая, врастая друг в друга. Нежность Васеля не знала границ. Казалось, этой ночью он хотел показать Владе всю глубину своих чувств, столь сильных, что они граничили с болью, со страданием, с уязвимостью… «Боль чрезмерной нежности» – ведь именно так Джибран Халиль Джибран назвал любовь… Влада заснула на рассвете, снова такая мирная, такая расслабленная в неге, словно все тревоги и сомнения отступают, оголяя ее настоящую, природную, истинную суть.
А Васель так и не заснул, вопреки наваливающейся усталости, смотрел на девушку и впитывал ее образ, запоминал, уговаривая себя, что расставание всего на пару недель, что скоро они увидятся, что так будет лучше и надежнее для нее…