Ничья вина (СИ)

Когда же все это началось? После первого парада? Или до него, когда пришел Кирилл и рассказал про маски? Он эмоционально вещал, что их боготворят, что они смогут забыть про нормальную жизнь, если люди увидят их лица. Его — увидели. Потом с год с лишним его держали на какой-то правительственной даче, пока не выпустили. И действительно, про нормальную жизнь он — не то, что забыл — не вспоминал.

Да и как это — жить нормально?

Сигарета не докуривалась, забавное свидетельство отличия сна от яви.

— Почему мы такие идиоты, Скай? — спросил он, привычно глядя в потолок и смакуя на языке горько-сладкий вкус дыма. — Почему мы не ценим то, что имеем, и рыдаем в голос, когда это теряем? Почему не можем удержать свое счастье?

Ладно, забей, это все риторические вопросы.

Скай, слушай, ты помнишь, как я приехал в часть? Мелкое чмо с сумкой и с огромными испуганными глазами, ну, по крайней мере, Алекс так говорил. Он еще любил стебаться, что меня надо было в садик отдавать, а не на войну отправлять.

Нет больше того Алекса. Умер.

Все они умерли, Скай, за редкими исключениями. И слишком многие из них умирали у меня на руках. Улыбались еще.

Типа почетно. Как там говорил кто-то не шибко умный? «Сладостно и почетно умереть за Родину»?

Да ни хрена подобного. Смерть — она всегда смерть, под каким соусом ее не подай. А все прочее — отговорки и самообман. Нам нравилось думать, что если мы подохнем, то подохнем во имя великой цели. А осталось — пара строчек в учебниках. Ну и редкие труды историков, разбирающих войну на атомы и вечно ищущих причины и следствия.

Мы не знали причин, Скай, не хотели. А следствие для нас было одно: мы умирали. А когда истекаешь кровью на чужих руках, становится как-то до одного места, кто и зачем начал эту войну. Они ее начали, ага. Но мы ее закончим.

Помнишь, как мы клялись в этом, по пьяни — друг другу? И на трезвую голову — самим себе, смывая в душе чужую кровь. Не потому, что хотели спасти всех и вся. Не потому, что нас ждали почести и награды.

Просто, потому что мы устали терять. Но я опять отвлекся.

Рассказывать свою жизнь, в это есть что-то странное, Скай. Хочется сказать все-все, рассказать, как оно было, что я чувствовал и о чем думал. А получается совсем не то и не так. На философские отступления меня всегда пробивает, конечно, но остальное…

Я говорю тебе о чужих смертях и мне больно, потому что я говорю сейчас с тобой, называю имена, но их лиц я тоже не помню. Помню кровь, красную-красную. И вкус мокрой от слез ткани, когда я грыз ночами подушки, потому что солдаты не плачут, Скай, у них нет такого права. Потому что хоть кто-то должен быть крайним, должен быть сильным, когда мир сходит с ума. И это были мы.

Ладно, забей, вернемся к моей sad story. Тогда, давным-давно, когда мир был юн, а эльфы жили на деревьях… — смех. — Шутка, шутка! В общем, тогда, когда я только приехал в часть со своим недокилограммом личных вещей, стареньким ноутбуком, одной бумажкой, доказывающей, что я и есть направленный к вам техник и кучкой энтузиазма где-то в глубине души, тогда я верил, что все будет хорошо. Как и большинство гражданских, в общем-то. Тогда я даже ничего не боялся. Непуганый идиот, практически.

Непуганый и ни черта не понимающий, вообще без опыта работы с военной техникой. Горе-программист, епт. Так что первое время меня и в части-то никто не знал, потому что не видели. Потому что я сидел либо в своей комнатке, либо в рабочем кабинете, закопавшись в бумаги, и учил, учил, учил. Пытался разобраться в том, что должен делать, хотя прекрасно понимал, что взяли-то меня больше из жалости, нежели ради реальной пользы. Но, знаешь, Скай, когда мне застрелиться хотелось от того, что я даже прочитать зачастую не мог тот код, который видел — не то, что его понять. Тогда мне вспоминалось, как я грезил небом. Семь лет в малой гражданской авиации, лицензия пилота, несмотря на то что по медицинским показаниям мне нельзя было летать, да и в армию меня бы не взяли, если бы не война. Но, бля, когда я слушал врачей?

А здесь… это были не просто самолеты, Скай, это были истребители. И я мог смотреть на них, прикасаться к ним, как к величайшей святыне. И, черт, именно я мог сделать так, чтобы они стали еще круче. О, у меня был великий стимул понять, что и как там работает! И доказать самому себе, что я не настолько безнадежен и шесть лет в универе не только штаны протирал.

Я думаю, тот генерал, который подписывал мое направление, даже не подозревал, насколько упрямой скотиной я могу быть, когда хочу что-то кому-то доказать. Ты-то знаешь, Скай, уже — знаешь.

Кстати, тогда у меня получилось. И выучил, и разобрался. И работал уже через пару месяцев наравне со всеми, кажется, именно тогда меня в первый раз притащили на вашу попойку. И мы встретились.

Каким я был, Скай? Самоуверенным и наглым чудовищем, которого Алекс взял под крыло за красивые глаза?

Кажется, ты так ответил Алому, когда он спросил?

Не красней. Я знаю. Все знаю и чуть больше, чем все.