Ничья вина (СИ)

В его голосе была насмешка, но еще там была такая отчаянная безысходность, что Скай не смог сказать: «Нет». Их рокировка была чем-то из области воздушной акробатики — не грохнулись чудом, а потом Скай спрыгнул вниз и побежал навстречу летчику и Блэку, понимая, что творит редкостную глупость, но не может поступить иначе. Он врезался в обоих, снося их своим весом, собственными руками утаскивая к стене на максимальной скорости под гул двигателей за спиной. Взлетная полоса была пустой, ее готовили для него, вернее для этой вот машины — так какая разница, кто будет ей управлять. Блэк что-то кричал, а Скай блаженно улыбался, глядя на истребитель, плавно взмывающий ввысь. Воздух плавился и дрожал, окутывая машину прозрачной сферой, на краях которой свет превращался в радугу. Невероятно, безумно красиво.

Анатолий попытался его ударить, он поймал чужую руку на автомате и отшвырнул летчика от себя, особо даже не напрягаясь и не отводя взгляда от Алека, превратившегося в черную точку на небосклоне.

— Ты ебнулся, Влад?! — проорал Блэк, толкая его, но Скай лишь ухмыльнулся, доставая из кармана початую пачку сигарет.

Выбил одну щелчком пальца, прикурил.

— Расскажи мне, что он не умеет летать, Блэк. Я поржу.

— Запрещено, — процедил Кирилл, закрывая глаза и сжимая кулаки. — Ты ни хрена не понимаешь, Скай! Куда ты лезешь?!

Запрещено. Все запрещено. А что им можно вообще?

Летчики без неба, военные без войны. Люди, потерявшие свою человеческую суть. Да, наверное, они действительно ненормальные и все эти запреты чем-то обоснованы, но чья в этом вина? Скай улыбнулся еще шире, внезапно — впервые за столько лет — вспомнился Алекс. Как он любил говорить?

— Под мою ответственность, — он бросил на друга косой взгляд. — Ты у нас в каком звании, кстати?

Кир замер, похоже, ошалев от таких перескоков с темы на тему.

— Генерал-майор запаса, — за него ответил Анатолий, потирая ушибленное плечо. Точно фанат. — А что?

Скай светло и радостно улыбнулся, чувствуя, как сводит скулы.

— А то, что решения командования не обсуждают, не так ли, товарищ генерал-майор?

— Их выполняют, — глухо откликнулся Блэк и ушел, уводя за собой растерянного и слегка хромающего летчика.

А он смотрел в небо.

И думал, что это лучший подарок, который он мог получить.

Который он смог сделать.

========== Глава 6 — Silentium videtur confessio (Молчание равносильно признанию) ==========

Любовь и в самом деле, как ничто другое, способна время от времени переворачивать всю жизнь человека. Но вдогонку за любовью идет и кое-что еще, тоже заставляющее человека вступать на стезю, о которой никогда прежде и не помышлял. Это кое-что зовется «отчаяние». И если любовь меняет человека быстро, то отчаяние — еще быстрей.

(Пауло Коэльо, «Одиннадцать минут»)

Признаться честно, после того визита Марина долго не могла нормально спать. Просыпалась порой среди ночи, вспоминая хриплый, сорванный шепот, ту меру боли и отчаяния, которое ей, на самом деле, не дано ни понять, ни позвать. К счастью.

К сожалению.

В тот день он ушел. Просто в какой-то момент невидящие глаза стали зрячими, Алек зажмурился, сжал зубы, глухо выругался, извинился, встал и скрылся за дверью, чтобы, похоже, никогда не вернуться. Марина проверила и запись, и карточку, но контактов пациента не было. Попробовала набрать болящему коллеге — тот Алека тоже не знал, похоже этот визит был для него первым и последним. Александр Киреев — было написано в карточке, но поиск по имени выдавал десятки и сотни Александров Киреевых, и ни одного ветерана. Впрочем, она и не сомневалась, что имя было придуманным специально для этого визита.

Может, и существовал когда-то Киреев Александр, но ее пациент им не был, а кем был — черт его знает. Марина была бы рада о нем забыть, но не получалось. Царапало где-то в груди, раз за разом оживало во сне и в предшествующей ему полудреме. Распахнутые глаза, прозрачные слезы и глухой хриплый шепот.

Она попробовала поговорить об этом с мамой, та грустно улыбнулась и сказала:

— Из-за тебя милая. Я не виню, не подумай. Просто всем им тогда говорили «возвращайтесь», и все они обещали вернуться.

Звучало не просто разумно — абсолютно верно. И, хотя мама не винила, да и Алек, наверное, тоже — Марина остро ощущала собственную вину. Пройтись вот так, походя, по больному и бросить без помощи, противоречило всем ее идеалам. Да и сути врача. Ей хотелось хотя бы попросить прощения, но Алек был где-то безнадежно далеко, неуловимый и надежно скрытый законами о защите персональных данных военнослужащих. Она пробовала подать запрос, но, вроде заинтересовавшийся после имени, чиновник резко поскучнел, когда она описала своего визитера. Оставалось только ждать и надеяться. Ждать его и надеяться, что ждет не зря.