Ничья жизнь

Чёрт, чёрт, чёрт… Меня ведь сейчас окружают не просто люди, а самые настоящие мои соотечественники. Такие близкие, такие понятные… И теперь такие далёкие. Родная речь, родная атмосфера – всё это для меня было словно… Словно глоток чистой воды или свежего лесного воздуха, что ли…

Был ли я рад? Наверное. Но горькой была эта радость, очень горькой… Песни… Ещё один привет с Родины, что есть и в этом мире, и в другом… Ещё один привет и ещё одна ниточка…

Но её не ухватить и за неё нельзя удержаться – можно лишь разрезать пальцы до кости. Словно ещё одно напоминание – «ты теперь для всех чужой!» Я могу сколь угодно рвать жилы и лезть вон из шкуры Синдзи, но своим мне уже никогда не стать – знаю совершенно точно. И в Японии своим тоже никогда не стану, да и стану ли вообще своим хотя для кого-нибудь в этом мире? Я ведь не просто чужд этой стране или этому времени, я чужд всему этому МИРУ, целому миру… Осколок чужой реальности, волею высших сил заброшенный в тело теперь уже несостоявшегося Бога…

Простой российский студент Виктор Северов тоскует по Родине – плакать над этим или смеяться? Такие мысли подошли бы больше офицерам Белой Армии, бегущим из павшего Крыма куда-то на чужбину, но не мне… Ничего не успевший сделать в том мире, и вряд ли что-либо значительное сделавший бы в будущем. Не герой, не предатель – просто ещё один человек, каких миллионы. Которому Россия не дала ровным счётом ничего, кроме места рождения…

Но ведь и это немало.

Матерей и Родину – не выбирают, их принимают или отрекаются. Я – не отрёкся, я – принял. Принял все радости и горести, все победы и поражения, смех и слёзы, пот и кровь. Где-то в глубине души, но принял. Когда я это понял? Не знаю. Возможно, когда умер, и мою душу вывернуло наизнанку. А может быть, я знал это всегда…

Моей руки коснулись тонкие прохладные пальцы.

– Синдзи, почему у тебя дрожат руки? Тебе холодно? – спросила меня Рей.

А действительно, Виктор, почему? И почему так холодно и пусто в груди? И почему откуда-то рвётся желание заплакать? Просто заплакать – постыдно и совершенно не по-геройски, не от боли или потери, а от банальной обиды и жалости к самому себе…

Хорошо, что я разучился плакать.

С усилием сжал руки в кулаки – крепко, до боли, чтобы ногти вонзились к ладони. Жаль, нельзя залепить самому себе пару крепких оплеух или сунуть голову под струю холодной воды – помогло бы…

– Ничего, Рей, – ровным голосом ответил я, загоняя свои эмоции куда-то на самое дно души. – Со мной всё нормально.

– Правда?

– Да, правда…

Я просто продолжал сидеть и слушать песни. Но чем дальше, тем больше мне хотелось заткнуть уши и бежать прочь отсюда. С песнями, времён Войны всё было очень просто – они дарили надежду, звали и поднимали в бой. Но вот с теми, что оказались написаны уже после, была совсем иная история… Они больше никуда не звали и никуда не поднимали, и в них больше не было надежды. Они были полны тоски и печали, которые пришли после – когда появилось время всё осознать и переосмыслить…

Тоска, блин. Самое то, что мне сейчас нужно…

…Из певших на этом концерте мне особенно понравились два офицера. Совсем ещё молодой лейтенант, кажется выходец с Кавказа, с неожиданно чистым и высоким голосом, спевший «Офицеров» Газманова и ещё один – не такой уж и молодой полковник-десантник в голубом берете, при выходе которого на сцену в зале раздались бурные и ненаигранные аплодисменты. Я не мог определить его возраст точнее из-за совершенно жуткого шрама от давнего ожога, обезобразившего всю правую половину лица. Он очень неплохо играл на гитаре, но главное у него был настоящий ГОЛОС. Не особо сильный, не особо красивый, но такой, чёрт возьми, что любая песня в устах этого десантника становилась по-настоящему ЖИВОЙ…

Но он не знал добрых песен. Только те, что рвут и корёжат.

Незнакомая мне «Давай сыграем в ту войну…», затем «Баллада о парашютистах» Анчарова, которую я уже слышал. Раньше «Баллада» мне не слишком нравилась, но сейчас, стоило лишь на секунду прикрыть глаза, и словно наяву можно было увидеть то, что я видеть не мог никогда – схватку немецких горнострелков и русских десантников где-то в Альпах…

Он врагам отомстил и лёг у реки, уронив на камни висок.
И звёзды гасли как угольки, и падали на песок…

Теперь, когда я сам стал солдатом, все это стали мне гораздо ближе – слова стали восприниматься совершенно по-другому. Отражение философии людей, всё время идущих по лезвию бритвы, где шаг вправо, шаг влево означает смерть… И в их жизни нет места героике, бахвальству или романтике. Смерть может в любой момент забрать тебя, твоего лучшего друга, твоего боевого товарища… Остается только принять ее как часть жизни и без страха встречать каждый следующий день.