Ничто не стоит так дорого

– Прибыл я в управление кадров Ленинградского округа. Мне объявляют, что принято решение о моем переводе в Европу, то есть в западную группу войск в ГДР командиром артиллерийского полка. А это же мечта каждого – служить в Европе. Да и еще одна звезда не помешает. Оклад выше, за звездочку еще двадцатка полагалась, но не это главное. Главное – это была возможность закончить службу в раю. Что мне еще говорить. На меня еще, кстати, представление ушло на орден Боевого Красного Знамени… Вышел из штаба округа на Дворцовую площадь, достал папиросину, чтобы закурить от переполняющих меня чувств. Смотрю, старший лейтенант стоит – совсем еще пацан в кителе и с пустым рукавом. Понимаю, что он наш – афганец. Стоит, чего-то ждет, две медали на груди. Тут «Волга» подъезжает. Из нее вылезает молодой полковник – блестит так, словно его лаком покрывали, да и запах от него как от парфюмерной лавки. Безрукий старлей к нему, а тот морщится: «Что вы за мной бегаете. Я вам ничего не должен. Я вас в Афганистан не посылал. Какая еще очередь! Мне до ваших жилищных проблем нет никакого дела. И вообще, вы уволены из Вооруженных сил». Я подскочил, схватил этого лакиреныша за грудки: «Что ты творишь, крыса тыловая!» Тот тык-мык… И сказал что-то обидное – не про меня, а про парня-инвалида. Ну, тут я ему и вломил. Полетел он на историческую брусчатку: фуражка в одну сторону, кровавые сопли в другую, взял я пацана и в эту «Волгу» запихиваю. Там сержант за рулем. Говорю ему подбросить до метро. А водитель трясется от страха… «Не могу, не могу. Меня погонят!» Но довез нас до угла… до арки Главного штаба там было-то всего метров пятнадцать. Пошли мы со старлеем по Невскому, вспоминали Афган, добрели до канала Грибоедова. А там пивной бар… Зашли. Короче, рассказал он свою историю. Вернулся старлей из госпиталя без руки. В двухкомнатной квартире – родители, бабушка и разведенная сестра с двумя детьми. Стоят в городской очереди на получение жилья, только очередь двигаться не хочет. Вот и бегает паренек, просит, чтобы ходатайство какое было в жилищный комитет… Давайте, что ли, по рюмочке за всех героев, которые и тогда, и сейчас за Родину свои и руки, и головы кладут.

Гончаров стоял в прихожей, прислонившись спиной к стене, и слушал.

– Короче, накрылась моя Германия медным тазом, и представление на орден отозвали… Полковником я не стал, но я и тварью не стал. Тот лакированный оказался заместителем начальника управления кадров. Он обращался в военную прокуратуру, чтобы со мной решили вопрос самым жестким образом…

В коридор вышел Жаворонков.

– Думал, что показалось, а это ты, – Алексей Иванович наклонился и перешел на шепот, – ну как там у вас? Все нормально прошло? Скажи, что хорошая ведь девка! И красавица к тому ж. Она сейчас тоже придет?

– Она спит сейчас. Только вы не думайте, Алексей Иванович, ничего у нас не было: мы просто поговорили. А сейчас я домой. Трудный день был сегодня.

Гончаров заглянул в комнату и попрощался со всеми. Посмотрел на тестя Жаворонкова и сказал:

– Я ухожу из РУВД, перетаскивают меня в Следственный комитет на генеральскую должность, но что-то подсказывает мне, что не быть мне генералом или даже полковником, потому что я все делаю не как надо, а как должно, как мне совесть велит. Прощайте, удачи всем.

– Погоди! – остановил его начальник РУВД. – Ты ведь за рулем. Куда поедешь – ты же выпил. Давай я позвоню начальнику ГИБДД, он пришлет водителя и машину сопровождения. А мы пока еще по рюмочке за всех хороших людей, и за нас с тобой в том числе.

Вернулся Игорь в свою квартиру и понял, что проголодался: целый день ничего не ел, в гостях лишь закусывал, да и то фруктами – ломтик буженины не в счет. Зашел на кухню, заглянул в холодильник, и в этот момент запикал мобильный – пришло сообщение.

СМС прислал практикант.